Вот и сейчас Таисья решила предложить соседу помощь. Вроде
бы тот был дома – она видела через густые кусты черноплодки, как он заходил в
избу с кем-то.
Однако теперь на ее стук никто не отзывался, только громкое
кошачье мяуканье доносилось из дома.
Таисья решила, что сосед не отзывается, потому как не хочет
принимать от нее никакой помощи, стало быть, брезгует. Она чрезвычайно
обиделась и пошла восвояси, негромко бормоча под нос, что не больно-то он ей
нужен, несчастный пьяница, что он еще сильно пожалеет и что только кота ей
жалко, потому как несчастное животное у такого плохого хозяина живет без ухода
и ласки и часто по несколько дней питается одними мышами.
Убедившись, что настырная соседка удалилась, убийца перевел
дыхание и спрятал заточку, которой он уже собирался снова воспользоваться.
Покосившись с неприязнью на недостижимого кота, он оторвал кусок от засаленной
кружевной салфетки, постеленной на комод, надо думать, еще рано умершей
Пашкиной матерью, обмотал им кровоточащую руку и продолжил обыск, поглядывая на
часы.
Теперь он спешил, поскольку опасался, что соседка может
вернуться, да еще и не одна.
На этот раз он беспрепятственно пошуровал под кроватью, но
ничего там не нашел, кроме валенка и ботинка, которые сам же туда и закинул.
Правда, протянув руку к самой стене, он нащупал еще какой-то предмет, который
оказался дохлой мышью, припрятанной Тимошей на черный день. Убийца выругался,
вытер руку остатком салфетки и перешел к последнему месту, которое он мог
обследовать, – к небольшой этажерке довоенного производства, на которой
покойный корреспондент держал свои не слишком многочисленные книги.
Кроме нескольких брошюр по истории и краеведению Карельского
перешейка и Выборгского района, здесь была книга о советско-финской войне,
изданная в Финляндии и недавно переведенная на русский язык, а также небольшое
иллюстрированное издание под названием «Линия Маннергейма».
При виде этих книг убийца недовольно крякнул, однако оставил
их на прежнем месте.
И тут ему под руку попалась сложенная вчетверо газета
пятилетней давности.
Он развернул ее, на глаза попалась заметка за подписью «П.
Карельский». Шевеля губами, убийца прочел эту заметку, и его лицо посветлело.
Он снова взглянул на часы и заторопился: оставаться здесь
дольше было слишком опасно. Погрозив напоследок коту, он выглянул в окно,
выходившее на заднюю сторону дома, убедился, что там никого нет, осторожно
открыл окно, выпрыгнул в сад и покинул участок Ячменного, воспользовавшись
проломом в заборе.
* * *
Он шел по пыльному проулку и не столько думал, сколько
прислушивался к тому, что творилось в его душе, точнее, в том темном облаке,
которое клубилось у него в мозгу после операции.
Сегодня, когда он снова совершил Действие, там, в этом
темном углу сознания, снова вспыхнула яркая молния, казалось, еще немного – и
он вспомнит все, вспомнит самое главное – что представляет собой его великая
цель, куда она зовет его…
Но вспышка погасла слишком быстро, и он не успел разглядеть,
что скрывается в том темном облаке.
Правда, как и прошлый раз, Действие словно обновило его,
придало ему новых сил, но меньше, чем тогда, в поезде… казалось, он все сделал
правильно, так же, как тогда, даже лучше – он приготовил для сегодняшнего
Действия специальный инструмент, удобный и острый.
Но эффект получился слабее.
Почему? Неужели ему становится мало одного Действия? Неужели
его потребность возрастает?
Он знал, что так бывает с наркоманами, которым с каждым днем
нужно все больше и больше наркотика. Но он – не наркоман! Он не имеет ничего
общего с этими жалкими, больными людишками, впавшими в постыдную зависимость от
белого порошка. Он – сверхчеловек, у которого есть великая, все оправдывающая
цель! И ему нужно сейчас думать только об одном: о том, как достичь этой цели.
Потом, когда он ее достигнет, все будет по-другому, все
волшебным образом изменится, преобразится! Вся его жизнь станет непрерывным
Действием!
Он потер лоб. Мысли предательски путались. Темное облако в
глубине сознания разрасталось, захватывало новые территории. Неужели он снова
сползает в безумие?
Нет, не может быть! Его великая цель не даст ему погибнуть.
Она ведет его пусть не прямым, но верным путем.
И самое главное – он слышит зов своей цели с каждым днем все
громче и громче, значит, он приближается к ней, и скоро наступит долгожданный
миг…
Правда, у журналиста он не нашел всех указаний, всех
ориентиров, ведущих к цели, но сам разговор, который он подслушал в пивной, дал
ему очень много.
Он убедился в своей правоте: путь к великой цели напрямую
связан с Действиями, которые он совершил до болезни, до вторжения хирурга в
мозг, потери памяти…
Он еще раз убедился в своей избранности, в своей
сверхчеловеческой природе. И правда, только сверхчеловек смог бы так хитро
составить послание…
Две части послания он уже вспомнил, точнее, расслышал в
поселковой пивной, еще одну нашел в доме убитого корреспондента. Нужно было
найти еще две… найти или вспомнить…
Он немного пожалел, что слишком рано совершил Действие с
корреспондентом. Наверное, из него можно было вытянуть все недостающие звенья…
Но нет, он не будет сожалеть о том, что сделал. Именно этим
мелкие людишки отличаются от сверхчеловека – тем, что они бесконечно сожалеют о
сделанном. Сожалеют, вместо того чтобы действовать.
Нет, он, как всегда, все сделал правильно. Корреспонденту
нужно было заткнуть рот. Он и так слишком много болтал. Наговорил лишнего той
женщине…
Внезапно он встал как вкопанный.
Вот оно! Та женщина! Ведь она слушала болтовню
корреспондента и могла запомнить все пять частей послания! Конечно, она не
понимает, каким бесценным знанием обладает, но он-то понимает все! И он сможет
извлечь эти знания из этой посторонней, чересчур любопытной женщины…
Он оглянулся по сторонам и ускорил шаги.
Всю дорогу до дома Люська была непривычно молчалива. Да и
говорить-то было несподручно, потому что мотоцикл участкового ревел как
оглашенный. Но Люська во время поездки подумала и решила, надо полагать,
сменить тактику. Во дворе она посмотрела на Николая Ивановича томным взглядом и
вымолвила едва слышно, что ей как-то нехорошо, голова что-то закружилась, и в
глазах темнеет. От всего ее поведения за версту несло дешевым самодеятельным
театром, так что Надежда только усмехнулась.
Однако участковый оказался мужчиной доверчивым, а скорее
всего при такой-то жене совершенно неискушенным. Поэтому он воспринял Люськину
игру всерьез и заволновался. Надежда ушла в дом к старухе, а когда отдавала ей
газету, то увидела в окно, как Николай с налившимся кровью лицом тащит Люську
на руках. Через некоторое время из-за стенки послышались Люськины взвизги и
оханье.
