– Так, может, вы мне все-таки объясните, кто вы такие и
что делаете в этой квартире?
– По первому вопросу ответ положительный. – Лев
Николаевич достал из кармана служебное удостоверение, раскрыл его и издали
показал Николаю. В руки не дал.
Участковый, который отличался хорошим зрением, сумел
прочесть название очень серьезной организации.
– Мое почтение, – проговорил он, – с этим все
понятно. А какое отношение к вашей работе имеет скромный санитар из
психиатрического отделения?
Лев Николаевич переглянулся со своими коллегами, откашлялся
и вкратце рассказал участковому (конечно, не вдаваясь в подробности), что они
уже несколько месяцев шли по следу крупного международного шпиона, работающего
на целый ряд иностранных разведок и даже на террористическую сеть «Аль-Каида».
Этот шпион, известный под характерной кличкой Призрак, считался неуловимым,
поскольку никто никогда не видел его лица. Для получения и передачи информации
Призрак использовал каждый раз новых людей, обычно мелких уголовников, которых
после завершения операции безжалостно убирал.
И вот недавно от очень надежного информатора Льву
Николаевичу и его коллегам стало известно, что на сей раз на посылках у
Призрака служит санитар психиатрического отделения Анатолий Копыткин, человек
чрезвычайно сомнительных нравственных качеств. Этого сразу просветили как
рентгеном.
– Мелкая дрянь, – подал голос Антон
Павлович, – совершенно пустой человек, жаден, любит деньги, но работать не
хочет, а воровать по-крупному не умеет и боится. Попивает по-тихому, одну жену
бросил, другая его сама выгнала, профессии никакой не имеет, ни на одной работе
долго не удерживается, санитаром устроился, потому что психи безответные,
жаловаться не станут. Однако берется за любые поручения типа «подай-принеси»,
если ему за это платят. Вот его Призрак и выбрал.
Это был единственный в своем роде шанс выйти на неуловимого
шпиона.
За Копыткиным следили самые опытные оперативники. Они не
спускали с него глаз ни днем, ни ночью, ни в больнице, ни в свободное время.
Лев Николаевич не сомневался: еще немного, и санитар выведет
их на Призрака…
Но тут опытные оперативники облажались: потеряли Копыткина в
пригородной электричке.
– Опытные люди, – с грустью проговорил Лев
Николаевич, – а дали-таки маху… теперь вот ты говоришь, капитан, что
Копыткин убит…
– Призрак его устранил, – предположил Иван
Сергеевич. – Он всегда устраняет своих подручных…
– Он их устраняет после завершения операции, –
мягко поправил Лев Николаевич вспыльчивого коллегу, – а эта операция, как
мы с вами знаем, еще не завершена…
– Никакой не Призрак его убил! – вмешался в
разговор участковый. – Никакой не Призрак, а Прохоров!
– Что еще за Прохоров? – недоверчиво переспросил
Иван Сергеевич.
Николай рассказал о Выборгском маньяке, о своих поисках, о
пациенте, сбежавшем из психиатрического отделения, о трупе молодого санитара,
обнаруженном в больничном морге, и передал историю, которую узнал от
прятавшегося в больнице симулянта. Имя этого симулянта он на всякий случай не
назвал.
– У них там, в больнице этой, темные дела
творятся! – мрачно проговорил Иван Сергеевич. – Вот поймаем Призрака,
и надо будет в больнице порядок навести!
– Боюсь, в таком случае больничная мафия может спать
спокойно! – с тяжелым вздохом отозвался Лев Николаевич.
– А вы по своим каналам не можете узнать, кто такой
этот Прохоров? – взмолился участковый, закончив рассказ.
Лев Николаевич выразительно взглянул на своего молодого
подчиненного.
Антон Павлович без слов вышел в соседнюю комнату и через
несколько минут вернулся с компьютерной распечаткой в руке.
Он отдал распечатку участковому, и Николай увидел историю
болезни Никодима Прохорова, его фотографию при поступлении в больницу и краткое
досье – время и место рождения, паспортные данные, адрес. Этот адрес был ему
хорошо знаком – Прохоров проживал совсем недалеко от поселка Васильки…
Николай подошел к калитке и окликнул старую женщину, которая
копошилась на огороде.
Она повернулась к нему, подслеповато прищурилась, приложила
руку козырьком и заковыляла навстречу.
Когда она подошла к самой калитке, Николай понял, что вовсе
она не такая уж старуха, может, лет шестьдесят всего. Но горе и бедность
состарили ее прежде времени.
– Ты, сынок, пенсию, что ли, принес? – проговорила
женщина, откидывая щеколду калитки. – А что же не Тоня?
– Нет, мамаша, из милиции я!
– Откуда? – Она приложила ладонь к уху. – Из
милиции? А чё те надо-то?
– Про сына вашего поговорить, Никодима.
Старуха вдруг всхлипнула, пригорюнилась.
– Умер Коденька, – проговорила она медленно, с
привычной болью, – семь лет уже как умер.
Она развернулась и побрела к дому, еще больше постарев.
Участковый пошел следом за ней, не дожидаясь приглашения.
Они вошли в чистую, бедную комнату.
На полу – домотканые половики. Круглый стол накрыт вышитой
болгарским крестом белой скатертью. В красном углу – три скромные иконки,
украшенные бумажными цветами. На комоде – вышитая салфетка, рамочка с
фотографией молодого парня.
Кудрявые волосы, дурашливая улыбка, сдвинутая на затылок
кепка.
Ничего общего с той фотографией, которую показывали Николаю
«коллеги».
– Кто это? – спросил участковый, взяв фотографию в
руки.
– Коденька, сыночек мой, – всхлипнула
старуха, – кровиночка моя… семь лет уже, как умер…
– Точно? – переспросил Николай и понял ужасную
бестактность своего вопроса.
Женщина взглянула на него молча, испуганно и вдруг пошла к
дверям.
Участковый шел следом, боясь хоть звуком нарушить молчание.
Она вышла из дома, вышла на улицу, не оборачиваясь, и пошла
к краю поселка. Николай закрыл за собой калитку и пошел за сгорбленной
женщиной, уже догадываясь, куда она направляется.
Его догадка подтвердилась: она шла к поселковому кладбищу.
Миновав ворота, пройдя мимо маленькой часовни, из которой
доносились приглушенные звуки службы, она пошла по узкой пыльной дорожке между
двумя рядами могил и наконец остановилась перед скромным деревянным крестом.
На этом кресте была прикреплена фотография, точно такая же,
как в комнате на комоде.
Под этой фотографией было вырезано имя – Никодим Прохоров. И
две даты – рождения и смерти.
– Здравствуй, Коденька! – проговорила
женщина. – Вот он спрашивает – точно ли ты умер. А я и сама-то не знаю, не
могу поверить, хоть и видела тебя мертвого…
