– На крупного, – ответил Семен. Немного помолчав,
он добавил вполголоса: – Я ведь его видел мельком в лесу тогда, пять лет назад,
в этих самых местах… еще до того… а еще в старых дотах, в одном бункере нашел
следы… Несколько дней он там жил. А потом, после того как он моего Сергея убил
и всех остальных, хотел его подкараулить да рассчитаться по-своему… только он
пропал, и пять лет не было о нем ни слуху ни духу. А как услышал я, что он
снова объявился, зарядил ружье как на медведя и начал на охоту ходить… только
все больше возле старых дотов крутился, думал, явится он в свое логово, а про
Чертов камень не догадался, это ты, Надя, сообразила.
Надежда слабо махнула рукой – мол, пустое все, какая тут ее
заслуга, хотя в глубине души таилась гордость – она молодец, все правильно
догадалась, расшифровала страшную загадку.
– Ну вот, слава Богу, и закончилась моя охота, –
продолжал дед Семен, бросив взгляд на скорчившееся тело маньяка. – Ну что,
участковый? – Он поднял глаза на Николая. – Арестуешь меня?
– Что ты, дядя Семен! Ты ведь нам обоим жизнь спас! Я
до самой смерти твой должник!
Уже темнело, когда Надежда и ее спутники вернулись на хутор.
Люська ходила по огороду злющая и надутая, но, увидев
Николая с забинтованной головой, переполошилась и увела его в дом для оказания
первой медицинской помощи.
Аглая Васильевна, как обычно, восседала на крыльце,
вглядываясь в сумерки. Увидев Надежду, она проговорила недовольно:
– Клава, где ты все время ходишь? Мы будем наконец пить
чай?
– Сейчас, сейчас, Аглая Васильевна! – Надежда,
едва живая от усталости, поднялась на крыльцо. После всего пережитого ноги ее
едва держали, она споткнулась и выронила деревянную шкатулку.
Шкатулка упала возле самых ног старухи, резная крышка при
падении раскрылась, и в полутьме засверкали магические переплетающиеся узоры.
Лицо Аглаи Васильевны засияло, как будто его осветило сияние
драгоценного круга.
– Мандала! – проговорила она неожиданно звучным,
молодым голосом.
– Что? – недоуменно переспросила ее Надежда.
– Это мандала Маннергейма, – пояснила старуха. У
нее явно опять наступило временное прояснение. – Полковнику Маннергейму
подарил ее далай-лама, когда они встретились в Китае. Эту мандалу считали
пропавшей… но, видишь, ты ее нашла! Правду говорят, священные предметы не
пропадают, они только на время скрываются с глаз… и снова появляются, когда для
этого приходит время…
– Мандала… – повторила Надежда незнакомое слово,
словно пробуя его на язык. – А что это такое?
– Мандала – это священный буддийский предмет, –
ответила Аглая Васильевна. – Модель нашего мира и одновременно дворец
высшего божества. Буддисты используют мандалы для медитации, для проникновения
в тайны будущего и прошлого. Видишь, у нее четыре стороны, направленные на
четыре стороны света. С каждой стороны расположены ворота в «верхний мир».
Мандалы известны больше тысячи лет. Говорят, самую первую сделал Будда
Сакья-Муни. Их делают из дерева и металла, из драгоценных камней, как эта, и из
цветов, из окрашенных зерен риса и даже из песка. Но эта мандала – очень
древняя и ценная. Далай-лама подарил ее Маннергейму вместе с пророчеством. Он
предсказал, что тот сумеет добиться независимости Финляндии. И, как ты знаешь,
это пророчество оправдалось… Клава, мы наконец будем пить чай?
– А как эта мандала оказалась здесь, в лесу? –
спросила Надежда, но старуха снова смотрела на нее бездумным, невидящим
взглядом.
– Мандала? – переспросила она. – Какая еще
мандала? Я хочу печенья! Я хочу курабье! Неужели непонятно? Оставили меня на
целый день голодную…
Надежда вздохнула и пошла ставить чайник. Она поняла, что
просветление прекратилось и больше из старухи ничего не вытянешь. Кроме того,
она и сама хотела есть.
* * *
Но не успела она приготовить ужин, как на крылечке раздались
тяжелые шаги и кто-то постучал в дверь.
– Заходи, Николай! – отозвалась Надежда, снимая с
плитки сковороду со скворчащей яичницей. – Заходи, не заперто!
Но это был не Николай.
В сени, явно смущаясь, вошел дед Семен.
Он принялся старательно вытирать ноги, вздыхая и не решаясь
приступить к разговору.
– Проходите, Семен Степанович! – Надежда не смогла
скрыть удивления. – Поужинаете с нами?
– Да нет, спасибо, Надя… – пробормотал тот,
доставая из кармана несколько скомканных листков бумаги. – Вот, я тут
подумал… тебе это нужно прочитать…
– Что это? – Надежда вытерла руки о передник,
машинально поправила волосы и взяла листки. Они были исписаны мелким убористым
почерком на совершенно непонятном языке.
– Что это? – повторила Надежда, подняв на соседа
недоумевающий взгляд.
– Письмо, – неохотно отозвался тот. – Сестра
у меня, оказывается, в Австралии была…
– Была? – повторила Надежда. – Но это
написано не по-английски…
– Верно. – Семен понизил голос. – Это
по-фински. Я вообще-то из финнов… только никому не говорил, а то… сама знаешь,
финнам большие неприятности грозили… родню нашу в сороковом году всю
пересажали… меня русские соседи приютили, за своего выдали, только велели
по-фински не говорить…
– Так это когда было! – удивилась Надежда. –
Давно уже ничего такого нет…
– Привык как-то… – отмахнулся Семен. – Ты
лучше послушай, про что это письмо…
Он сел на тяжело скрипнувшую табуретку, надел очки со
сломанной дужкой, прикрученной черной изолентой, развернул письмо и принялся
медленно читать, переводя Надежде длинные финские фразы.
«Здравствуй, мой незнакомый дядя Саймон! – Это она меня
так называет, пояснил Семен. – Мы никогда не виделись, и я даже не знала,
жив ли ты, но часто слышала о тебе от своей мамы, твоей родной сестры Марты.
Теперь она умерла, но перед смертью она снова вспоминала о тебе и беспокоилась,
получил ли ты ее первое письмо…»
– То-то, что не получил, – вздохнул старик и
продолжил:
«Возможно, это не так важно, но ее это очень беспокоило,
поэтому я коротко перескажу тебе содержание того письма…»
– Может, дошло бы до меня то письмо, так и Сережа мой
был бы жив! – выдохнул Семен Степанович, прежде чем продолжить.
«В том первом письме мама рассказывала, как во время
русско-финской войны, зимой тридцать девятого года, в ваш дом постучался
раненый финский солдат. Ваша мать, моя покойная бабушка, впустила его,
перевязала рану и напоила настоем из трав, но тот солдат был уже не жилец. Он
бредил, и в бреду все время повторял, что генерал Маннергейм доверил ему самое
большое свое сокровище, вещь, важную для всех финнов, вещь, от которой зависит
судьба страны. И что он эту вещь спрятал в очень надежном месте. И еще этот
умирающий солдат все время поминал черта и говорил про какой-то камень. Ваша
мама сердилась за черта, говорила, что негоже поминать его в приличном финском
доме. К утру тот солдат умер, а потом пришли русские, и вашу семью раскидало по
всему свету.
