С письмом в руках Гийом опустился в свое любимое кресло и в течение долгого времени сидел, опустив голову на грудь и закрыв глаза. Дрожащими пальцами он скомкал бумагу, но это ничего не могло изменить: каждое слово, выведенное пером Жозефа, жестоко отпечаталось в его сердце, как клеймо от раскаленного железа. Мари-Дус – в Париже, и другой мужчина «оказывает ей протекцию»! Она считает его умершим, и поэтому можно ее простить, но почему так быстро? И что могло дать ей в этом такую уверенность?.. Что касается Агнес и ее любовной связи, то это его ошеломило, но не вызвало никаких чувств, кроме гнева. Но никакого сожаления!.. Теперь он совершенно ясно понял, почему она так упорно отказывалась опять сблизиться с ним. Быть уверенной в нем?.. Какое неслыханное лицемерие! Единственное, что ей было надо, так это держать его на поводке, как дрессированную собачку, оставляя ему надежду на великодушное дарование своего тела под видом кусочка сахара. Веди себя хорошо, маленький Тремэнчик! Будь умницей, и тогда, может быть, тебя соизволят простить за то, что ты «шлялся по притонам»… И он торчал бы здесь в глупом ожидании, в то время как его любимая жена, устав так долго плакать, перекинулась к другому, потому что не могла поступить иначе!.. В таком случае, Бюто не врал ему: проданная мебель, этот англичанин… все это было правдой! Аон, Гийом, как же он не почувствовал, что его обманывают? Мари действительно не была богата, особенно отрезанная от своей семьи, и ему все это было известно. Она в самом деле нуждалась в помощи, и он делал это до того происшествия. Единственной его ошибкой было то, что он почему-то решил, что она уехала в Лондон… Какая неразбериха! Какая глупость, мерзкая путаница!
Мысль о любовнике жены почти не возникала. Раз это не он сам, что самое главное и самое неприятное, то какая разница? Так, призрак без лица, и больше ничего. Невыносимо было думать о том, что мать его детей валялась среди опавших листьев и сухого вереска, в общем, Бог знает, где и как, словно шлюха с большой дороги…
Внезапно он вскочил с кресла и бросился к двери, забыв про трость, не думая, что может поскользнуться на вощенном до блеска паркете в гостиной, подбежал к лестнице, преодолеть которую ему удалось с удивительной быстротой, учитывая его больную ногу. Приближалось время ужина. Агнес, должно быть, сейчас готовится к нему в своей комнате. Несмотря на то, что приходилось терпеть некоторые жизненные лишения, она по-прежнему старалась одеваться с изяществом.
Сидя перед туалетным столиком, Агнес примеривала к своим ушам длинные сережки с жемчужинами в тот момент, когда Гийом распахнул дверь, хотя правильнее было бы сказать, что он ее вышиб.
Она вздрогнула, и улыбка, которую она приготовила, погасла, не успев появиться, когда она увидала в большом зеркале, окантованном бронзовой золоченой рамой, пугающее лицо супруга. Искаженное судорогой гнева, оно в самом деле было ужасно. Он не дал ей времени произнести хоть слово, набросился на нее, схватил за руку, чтобы вырвать из стула, на котором она сидела, потащил к кровати и бросил, как какой-то неодушевленный предмет.
– Раздевайтесь! – приказал он.
Несмотря на страх, обуявший ее, она даже не вскрикнула, но, почувствовав под собой твердую поверхность кровати, вновь обрела уверенность:
– Вы что?.. Сошли с ума? – пробормотала она, но с оттенком презрения, который подхлестнул ярость Тремэна.
– Ни в коем случае! Первый раз я вижу вас такой, какая вы есть: легко доставшаяся дичь, которую можно сделать наспех в придорожной канаве. Итак, я полагаю, что все уже ясно, и намереваюсь переспать с вами, независимо от того, нравится вам это или нет. Раздевайтесь!
– Нет!
Она стала бледна как смерть, но ее серые, почти темные, глаза сверкали бешенством:
– Если уж вы увидели меня такой, какая я есть, то я давно уже поняла, каким вы были всегда: грубиян, мужлан…
Она не успела закончить. Гийом принялся грубо трясти ее и сдирать с нее платье. Агнес пыталась было защититься, но природная сила Тремэна, умноженная гневом, сделала ее бессильной. Он резко срывал с нее одежду, словно медведь, обдирающий кору с дерева, даже не опасаясь ее поцарапать при этом. Когда она оказалась совсем обнаженной, он оставил ее лежать на стеганом одеяле, где она свернулась в комочек в ожидании, когда он бросится на нее, чтобы привести в исполнение свою угрозу, но Гийом на мгновение замер, глядя на белое тело, к которому не испытывал больше никакого влечения. Затем, непроизвольно сложив руки на груди, с удовлетворением воскликнул:
– Ну, вот, дело сделано! – И продолжил скорее вкрадчиво, чем с угрозой: – А сейчас не хотите ли вы мне доверить имя того благородного месье, с которым вы валялись по полу в пыли старой башни? Я был бы рад узнать, кого вы согласны принимать в таких комфортабельных условиях… Итак? Я жду!
Она быстро выпрямилась, как гадюка, которая собирается ужалить, подтянула к себе одеяло и прикрылась им:
– Не рассчитывайте от меня его узнать! Да! Я обманывала вас! Да, у меня есть любовник, но кто показал мне пример? Вы только и думали, чтобы сделать мне ребенка, чтобы скорее к ней вернуться. Подумать только, и я была настолько глупа, чтобы возобновить совместную жизнь с вами!– Вы называете это: возобновить совместную жизнь? Вы только называетесь моей женой….
– Ну и что? Что же вы себе вообразили? Что я поспешу в ваши объятия, как только вы сможете держаться на ногах?
– Во всяком случае, я не думал, что вы будете вести себя, как шлюха, рискуя опозорить этот дом и моих детей…
– Но они также и мои. Я надеюсь, что вы не оспариваете это? Вы ведь им настоящий отец?
– Благословите за это их рыжие волосы! Иначе я вышвырнул бы вас вон в одну минуту.
– Вы бы дошли и до такого?
– Почему бы и нет? Разве не вы показали мне пример?
– Да, это правда. Я… я забыла.
Ее голос вдруг сделался жалобным. Она сидела на кровати, прижав к груди скомканное одеяло. Гийому показалось даже, что в ней что-то надломилось. Он вспомнил вдруг молодую девушку в сером платье; тогда на ужине в Валони она сидела с натянутым видом, и серые глаза ее были такие грустные. Ему стало жалко жену.
– Ну так что? – спросила Агнес после недолгого молчания. – Что вы собираетесь со мной делать?
– Я не знаю, – пожал плечами Гийом. – Хочу я этого или нет, но даже если наш брак не более чем ошибка, мы все-таки связаны друг с другом… Вы дали мне семью, которая так дорога мне… Никогда я не мог себе представить, что все может так произойти…
– Напротив. Вы слишком хорошо себе все представляли, поддерживая второй брак в нескольких лье от этого дома. Думали ли вы обо мне, о наших детях, когда вы и ей сделали одного? У вас такой вид, словно вы не понимаете, что повторяется та же история, но только теперь ваша гордость страдает от мысли, что я отдалась другому!
– Можно подумать, что вы этим горды! Могу я узнать, наконец, о ком идет речь?
– Разумеется, нет! Вы должны удовлетвориться тем, что это – месть. Однако я не вижу причин скрывать от вас, что он сумел снова сделать меня счастливой и что я не жалею ни о чем, скорее наоборот! Это была моя маленькая радость: когда я возвращалась, согретая его ласками, я видела вас – бессильного, прикованного к кровати. Я сгорала от желания сразу же рассказать вам о том, что я только что пережила… со всеми подробностями! Он– один знакомый, которого и вы сумели хорошо оценить…
