— Прочь, — достаточно слова, чтобы стереть ублюдка.
Выходит, не только ему снятся кошмары.
Утром Изольда сказала:
— На нашей кровати однозначно удобней.
С этим Кайя спорить не собирался.
— И… ты же видел. Ты мне нужен не меньше, чем я тебе.
Следовало отказать. А еще лучше — отослать к Мюррею с охраной, но… Кайя больше не верил в надежность охраны.
— Знаешь, наверное, я никудышная жена, — Изольда лежала тихо, точно опасаясь, что сейчас ее прогонят. И будь у Кайя хоть немного совести, так бы он и сделал. Но совесть определенно закончилась, и он лежал, позволяя себе еще минуту отдыха. Или две.
Без умения использовать такие минуты, Кайя не выжил бы.
— Почему?
— Если бы я была хорошей женой, я бы запретила тебе делать то, что ты делаешь. Не отворачивайся, ты понимаешь, о чем я. Мне следует тебя остановить. Не знаю, как, но… но не отворачиваться. Кайя, я не хочу, как остальные, делать вид, что ничего не происходит. Поэтому не сбегай. Пожалуйста.
— Не буду.
Ей легко обещать, тем паче, что Кайя сам желает того же. Вот только не всегда следует потакать собственным желаниям.
— Но я должен хотя бы попытаться.
— Я знаю. И Урфин знает, что ты делаешь все возможное. И Тисса. И никто не ставит тебе в вину то, что ты не можешь просто закрыть этот… балаган. Они омерзительны. Даже не Кормак, его я хотя бы понять могу. А все остальные… как ты здесь жил?
По привычке.
По правилам.
По дорожкам, проложенным кем-то другим. Слабое оправдание.
— Иза… — когда все закончится, Кайя отвезет ее на остров.
Там нет людей. И вообще ничего, кроме снега и окаменевших бабочек.
Паладинов, которые в это время подходят к берегам. Ледяного ветра. Огня.
Тишины.
Раз в год там можно вернуться в себя. Потом, когда все закончится. Но сначала он должен сказать.
— Завтра я вынесу приговор. Если не ошибся, то скоро появится Кормак. Он предложит… выход. Прошение Тиссы о помиловании будет поддержано Советом, если я… разорву свой брак. Они найдут достаточно свидетельств твоего недостойного поведения.
Следовало выразиться иначе, потому Изольда дышать перестает. Но не спрашивает, ждет продолжения.
— Прошение будет подано к вечеру. Я откажу.
— Что?
— Я откажу. Так надо. Условие неприемлемо. А попытка помиловать вызовет очередную затяжную войну. И мне придется пойти на уступки. А я больше не хочу уступать. Поэтому откажу. Урфин вспылит. И я запру его в Круглой башне. До казни. После он уедет из Города. Если и ты прилюдно оспоришь верность моего решения, я буду вынужден тебя наказать.
Изольда умница и все понимает правильно.
— Как?
— Запретив покидать пределы наших покоев. Также тебе придется присутствовать на казни, опознать тело после. К сожалению, свидетельства Урфина будет недостаточно, Долэг слишком мала, а иных родственников у девушки нет. И никого, кто бы знал ее также хорошо, как ты.
Кайя знал, что она не откажет. И вопросов опасных, способных насторожить тварь в голове Кайя, задавать не станет.
Поступки Кайя не противоречат закону, равно как и мысли.
— Тебе будет неприятно. Но я настаиваю.
— Деспот, — сказала Изольда и, дотянувшись, поцеловала.
— Чудовище.
Ему опять не поверили.
Лорд-канцлер появился именно тогда, когда Кайя уже начал сомневаться в собственных прогнозах. И эта вынужденная пауза — Кормак наверняка не случайно тянул время — вызвала глухое раздражение. Лорд-канцлер выглядел ровно так, как во все предыдущие дни — безупречно.
Темный костюм, не траур, но почти. Золотая цепь с медальоном канцлера.
Трость с навершием в виде когтистой лапы.
Без парика и пудры он кажется старше, чем есть на самом деле. Седина. Морщины. И эта неестественная неподвижность осанки, которая против воли внушает, что человек прикладывает немалые усилия, дабы казаться молодым и бодрым.
— Доброго дня желать не стану, — Кормак соизволил поклониться, медленно, не сгибая спину. И будь в кабинете иные зрители, кроме Кайя, они бы уверились, что лорд-канцлер слишком стар для таких формальностей. — Ваша Светлость готовы меня выслушать?
— Вполне.
Продолжая играть спектакль — Кормак медленно, обеими руками опираясь на трость, опустился в кресло — лорд-канцлер не перешагнул ту черту, которая отделяет драму от комедии.
Хороший актер.
И держит паузу, словно собираясь с мыслями.
— Вы неважно выглядите, Кайя. Прекратите себя мучить.
— Прекратите меня мучить.
— Вы переоцениваете мои усилия. Я лишь пользуюсь ситуацией, которой было бы странно не воспользоваться. И я никогда не был врагом вам. Напротив, мне казалось, что мы прекрасно друг друга понимаем. Следовало сказать, что понимали на протяжении двенадцати лет.
— На протяжении этих двенадцати лет вы реализовывали через меня собственные амбиции. Признаю, что в сложившейся ситуации есть немалая моя вина. Я слишком много внимания уделял внешним делам, забывая о внутренних. Это будет исправлено. Не сразу, но постепенно.
— Полагаете, у вас получится?
— Надеюсь.
Кормак слишком умен, чтобы бросаться обвинениями или угрозами.
— Вы повзрослели. Но так ничего и не поняли. Вы не принадлежите себе, Кайя. И не имеете права поступать лишь так, как хочется вам.
У серебряной лапы длинные когти, изогнутые, хищные. И эта деталь, пожалуй, единственное, что выдает истинную натуру Кормака.
— В первую очередь я принадлежу моей семье. Во вторую — Протекторату, поскольку ради благополучия моей семьи буду делать все, от меня зависящее, чтобы жизнь была спокойной. Но я не ваша собственность, Кормак. И не Совета, как бы вам этого ни хотелось.
Чужие эмоции, которые прорываются сквозь завесу сдержанности, дурно пахнут. Как правило.
И Кормак не исключение.
На сей раз хотя бы не бойня — кислый запашок. Гниль? Болезнь? Нечто, с чем Кайя не хотелось бы сталкиваться без щита.
— Если бы вы могли приказать мне, вы бы это сделали. Но раз уж нам все-таки приходится разговаривать, — Кайя добавляет в голос нотку презрения, потому что именно презрения от него ждут, — то я слушаю вас.
— Зачем слова, если Ваша Светлость и так все прекрасно поняли. У девочки будет один шанс, и поверьте, я воспользуюсь своим правом присутствовать на казни.
— Никто не собирается ограничивать ваши права. Напротив, я рад, что мы оба стоим на страже закона.
