Из платья Тисса выпутывается сама, и на кровать забирается без возражений, обнимает подушку и бормочет:
— И… и я сдерживаюсь. Я маме обещала, что буду вести себя достойно. Но если бы вы знали, как мне иногда хочется его ударить… — она мечтательно зажмурилась.
Мне тоже. Но я никому ничего не обещала, поэтому и сдерживать себя не буду.
Магнус разглядывал клеймо долго. Трогать не стал, за что Урфин был премного ему благодарен.
Болело. От макушки до пяток, и пятки, что характерно, тоже болели. Но клеймо ощущалось особо — дергающая огненная метка. И огонь продолжал вгрызаться в кожу, хотя Урфин знал, что такое невозможно. Хотелось содрать клеймо, не важно — со шкурой, с мясом, хоть бы до смерти, лишь бы насовсем.
Магнус не позволит делать глупости.
— Повезло, что не на лбу, — шутить не получается.
И рука сама тянется к шее.
Не трогать. Забыть. Столько всего забыть получалось, так неужели эту пакость из памяти не выкинуть? Подумаешь, еще один шрам.
— Ерунда.
— Не ерунда, — Магнуса не проведешь. — Ты и сам это знаешь. Себе нельзя врать, мальчик мой.
И еще по голове погладил, отчего вовсе тошно стало.
Не надо его жалеть!
— Я лично его искать буду, — пообещал дядя, руку убирая. — А как найду, то долго говорить станем…
Он мечтательно зажмурился, и от улыбки его, безумной, такой, которую Урфин давненько уже не видел, стало не по себе.
А если сорвется?
Тот, кто напал, — просто идиот. И потому, что напал. И потому, что живым выпустил. Ложная цель, на которую нельзя отвлекаться, как бы ни хотелось. Месть — местью, но позже. Да и не нужна Урфину помощь: сам управится.
— Ты не прав, дорогой. Он не тебя обидел. Он семью обидел. Такое не спускают.
Урфин и не собирался спускать. Опыта у него, конечно, поменьше, чем у дяди, и надо как-то упущенное наверстывать, раз уж случай подвернулся.
— И если уж о семье речь, то ты когда решение примешь? — поинтересовался Магнус, разминая пальцы. Суставы похрустывали, именно из-за звука многие считали эту дядину привычку омерзительной.
— Я просто не уверен, что в этом есть смысл…
— Не уверен он. Ломаешься, как девка на сеновале, глядеть тошно. Ладно, Ушедший с тобой. Надумаешь — скажи. А сейчас закрывай глаза и вспоминай.
Вспомнить Урфин был бы рад. Он и пытался. С того самого момента, когда, проснувшись, понял, что с трудом может пошевелиться. Вот только события последних дней перемешались.
Он помнил пожар на складах. И казнь тоже, но как будто случившуюся одновременно с пожаром, хотя разум подсказывал, что между событиями прошло изрядно времени.
Какой-то бордель, явно из дешевых.
И нищего, который тянул руку. Руку помнил особенно четко — темную, мятую какую-то, с длинными желтыми когтями.
— Глаза закрой, — дядя сел рядом.
Закрыл. Свет все равно пробивается сквозь веки, отдаваясь чередой обжигающих вспышек в голове.
— Давай с того момента, как очнулся. Подробно так. Как лежал?
— На спине.
— Точно?
— Да.
Был холод, идущий снизу. И чтобы перевернуться на бок, пришлось повозиться.
— Нехарактерная поза, — голос дяди теперь доносился словно бы издалека. — Синяки у тебя и спереди, и сзади. Значит, когда били, ты лежал на боку. Не морщись. Это тебе за дурость. Чтоб в следующий раз задницу прикрывал, когда в дерьмо лезешь. Руки и ноги чистые — защищаться не пытался. В отключке был? Наверное. Тогда потом перевернули. Убедиться, что живой?
И поставить клеймо.
Неужели этот удар по голове был настолько силен? Кожа содрана, но… череп цел. И если так, то Урфин должен был бы продержаться хоть сколько-то.
— Запах, — из темноты проступила утраченная часть мозаики. — Я очнулся, потому что воняло.
— Чем?
Ответ был очевиден, хотя и странен.
— Нюхательная соль.
В этом Урфин совершенно уверен.
— …и сердце колотилось. Как никогда прежде. Меня вырвало. Там.
Кислый вкус во рту. И подгибающиеся руки. Попытки встать на ноги. Кровь на пальцах. Долгая дорога… такая долгая, что Урфин был почти уверен — не дойдет.
— …за мной кто-то шел. Наверное. Я не уверен. Не было угрозы… просто шел.
Знание сформировалось.
— Присматривал.
Кто и зачем?
— Если не примерещилось, — добавил Урфин, поскольку тем своим ощущениям доверял с весьма большой натяжкой.
— Не примерещилось, — дядино присутствие воспринималось четко. Урфин, пожалуй, мог бы и выражение лица вообразить до мельчайших подробностей. — Интересно получается…
Он все-таки коснулся шеи, и Урфин заставил себя выдержать прикосновение.
— Спокойно. Если бы тебя не подняли, был бы трупом. Пьяная драка. Ограбление. Одно из тех, которые случаются, когда кто-то лезет не туда, куда надо. Такие расследовать бессмысленно. Они так думают.
Дядя бы не отступил. Уж он-то умеет по следу идти. Не важно, сколько на это уйдет времени и крови.
— Это не Тень. Он умнее. Он бы тебя аккуратней убрал. — Магнус повторял собственные мысли Урфина. — Работорговцы? За «Красотку» и «Золотой берег»? Оттого и клеймо?
— Поставили бы на видном месте. Да и эти меня скорее распяли бы. Или убрали без следов.
В Протекторате много шахт, озер и провалов. Море опять же. Камень к ногам и прощай, будущий Лорд-Дознаватель. Или как вариант — медленная смерть в корабельном трюме, такая, чтобы хватило сил над ошибками подумать.
Но тогда кто?
И главное, как так получилось, что его настолько чисто взяли?
— Это… личное, — клеймо на шее самый верный признак того, — и дурное. Личное и дурное…
Робкий стук в дверь оборвал нить мыслей.
— Там… — Гавин глядел исключительно на пол, словно чувствовал за собой вину, хотя он-то был не при чем. — Их Светлость вас желают видеть.
А ей кто донес-то?
В гостях у Урфина бывать мне не доводилось. И следовало признать, что устроились Их Сиятельство с комфортом.
Неброско. Уютно. Один камин в полстены чего только стоит. А вот растения в каменных кадках полить следовало бы. Интересно, эти кусты ему часом не Кайя приволок? Если так, то заревную… впрочем, одного взгляда на Урфина хватило, чтобы, во-первых, проникнуться жалостью, которая зело мешает воспитательному процессу. Во-вторых, осознать — романтикой в ночных похождениях и не пахло, что было довольно-таки обидно: если уж получать, то за дело. В-третьих, призадуматься — не является ли нынешнее плачевное состояние для Их Сиятельства нормой. Это какой патологической невезучестью или неуемной жаждой приключений обладать надо, чтобы за последние месяцы столько раз вляпываться?
