Вежливый, но настойчивый стук раздался несколько не вовремя. Ну вот, законный выходной, полагаю, можно считать завершенным. И Кайя, ворча, выбрался из постели.
Он открыл дверь.
Наша Светлость слышала голос, кажется, Сига, и тон не понравился. Что-то случилось и это что-то заставило Кайя потемнеть.
…все плохо?
…возможно.
Он и отозвался не сразу. Дверь закрыл и бегом бросился одеваться, причем одежду подбирал прямо с пола. Я помогла найти сапоги — один под кроватью, второй почему-то на столе. Как попал?
…что случилось?
…не знаю точно. Пришел твой паж. В слезах. Говорит, что Тисса убила де Монфора. И ее увел Кормак. Ты останешься здесь.
…нет.
…Иза, не спорь.
Застегиваю пуговицы, которых опять слишком много, и Кайя отмахивается даже от этой помощи. Он спешит. И мысли, оказывается, можно передавать сжато.
Кайя не знает, что происходит в Замке.
Насколько это опасно.
Возможно, придется применять силу. Кайя нужна свобода маневра.
Меня будут охранять, но я должна проявить понимание и не пытаться покинуть комнату. Все равно не выйдет. Как не выйдет кому-либо, кроме Кайя, войти.
То есть Наша Светлость под домашним арестом?
Да.
Как надолго?
Не известно. Кайя очень извиняется… и как только хоть что-то станет ясно — он мне сообщит.
— Кайя, пожалуйста, будь осторожен.
Кивок.
И горькое послевкусие. Страх? Да. Кайя боится, что услышанное окажется правдой.
Ворота в Каменный зал заперты.
Перед воротами — люди. Злые. Готовы сцепиться друг с другом, не хватает лишь повода.
Замок взбудоражен: кто-то позаботился о том, чтобы наполнить его слухами. Осиный рой людских эмоций жалил, как никогда, и Кайя, стиснув зубы, терпел.
Три шага до двери.
Люди отступают.
Два шага.
Прячут оружие. Капитан в красном плаще пытается что-то сказать, но замолкает и с поклоном открывает дверь. Вовремя. Кайя не хотелось бы ее ломать.
В зале восемь человек и Тисса. И ужас, от нее исходящий, чувство вины, стыда — не оставляют надежды на ошибку.
Она и вправду убила. От нее пахнет кровью, которая уже успела свернуться, и девочка, сама того не замечая, царапает ноготками ладонь, обдирает коричневые чешуйки. Но хотя бы цела. И кажется, исключительно благодаря Хендриксону.
Он держится рядом с креслом, скорее для того, чтобы обозначить свою позицию и отношение к делу, нежели из реальной способности помочь. И Кайя впервые чувствует боль, которая пробивается сквозь щит отрешенности, столь привычный для лорда-палача.
Кормак тоже стоит, опираясь обеими руками на столешницу.
Дремлет Оукли. Прочие ждут. Макферсона нет. И людей, ему преданных, тоже. Поэтому Хендриксона и позвали, для соблюдения принципа формального большинства. Не рассчитывали, что старик нарушит обычный свой нейтралитет.
— Мне казалось, я распустил Тайный Совет, — Кайя удается говорить почти спокойно, но девочка все равно сжимается. Жаль, что ее нельзя увести.
И где Урфина до сих пор носит?
— Конечно, Ваша Светлость, — поклон лорда-канцлера издевательски учтив. — Мы не думали нарушать ваш приказ. Однако надеюсь, вы помните, что по закону, если обвинение выдвинуто против мормэра или же его супруги, или же детей, то вести дознание и судить могут лишь равные по титулу…
Эмоций нет. Очередная дверь, которую взломать Кайя не позволят.
Остается верить словам, тону, выражению лица… Кормак долго учился управлять ими.
— А дело представлялось нам достаточно очевидным, чтобы… не отвлекать вас до тех пор, пока оно не будет закончено
…Иза, где Урфин? Пусть найдут. Срочно. В Каменный зал.
Далеко. Глухо. И Кайя не уверен, будет ли услышан.
…все плохо?
Ответ-эхо. Но он есть, и нить связи все еще жива.
…очень. Тисса цела. Напугана. Урфин должен держать себя в руках. Не дать повода для параллельного обвинения. И не напугать ее еще больше.
— Дознание ведет лорд-Дознаватель. Или лицо, его замещающее.
— Ваша Светлость шутит? — приподнятая бровь, отмечающая удивление. Урфина к этому делу не подпустят, возможно, и к лучшему.
— Или же я, — Кайя обвел взглядом зал.
Смолчат? Да. Смотрят на Кормака, ожидая подсказки. Шакалье прикормленное, разжиревшее и ошалевшее от собственной безнаказанности. И виноват во всем Кайя, потому что слишком тяжело было с ними бороться, куда легче найти врага в ином месте. Дела вовне… а Замок год от года зарастал нелюдью.
— Если Вашей Светлости так будет угодно, — мормэр Грир говорит достаточно громко, чтобы слышано было каждому. Человек-марионетка. И доволен ролью. — Мы лишь хотели избавить вас от неприятной обязанности осудить девушку.
— Суд еще не состоялся.
Состоялся. Здесь. И приговор читается в глазах лордов. Возможно, им где-то даже жаль Тиссу, но ничего личного. Всего-навсего политика.
— Состоится. Надеюсь, скоро, — из рукава лорда-канцлера появился белый кружевной платок, которым он неторопливо вытер пальцы. — К сожалению, я вынужден буду взять на себя роль обвинителя.
Можно было не сомневаться, что Кормак не упустит случая развлечься.
— И по какому праву?
— Родственному. Три дня тому де Монфор и моя дорогая дочь сочетались браком…
…твою ж мать…
— …и теперь мне предстоит сообщить ей новость, которая разобьет ей сердце…
…хуже и быть не может. От имени скорбящей дочери Кормак потребует открытого процесса. Тиссу прилюдно утопят в грязи. И будут делать это медленно, с удовольствием. Хватит ли у нее сил выдержать?
— …надежда на справедливость — ее единственное утешение. Только осознание того факта, что Ваша Светлость никогда и ни в чем не преступят закон, позволит нам преодолеть скорбные дни.
Старый сукин сын улыбался.
Скорбные дни? Да Гийом — лишь пешка, которой пожертвовали, чтобы загнать Кайя в ловушку.
Он не может осудить Тиссу.
Он не способен не осудить ее.
— Кормак, вы понимаете, что делаете? — Кайя слышал, как ворочается железный монстр в голове, сминая нервные клетки остатками колес. И сама мысль о сопротивлении причиняла боль. Пока вполне терпимую. Если усилить нажим… еще немного. До шума в ушах. До светляков перед глазами. До оборвавшейся связи — Изольда поймет, что так было надо.
До кислого кровяного вкуса во рту.
