— Что же мы будем делать? — тихо спросил Кербал.
— Дурацкий вопрос, — медленно проговорил я. Мне казалось, чем медленнее говорить, тем быстрее придёт решение. — Так, ребята, давайте скорее исследуйте. Кербал — помоги им, чем сможешь. Я тоже попробую помочь, если не справитесь… Ну слушайте, мы же тут стояли, ничего особенного не чувствовали. Значит, по крайней мере ближайшие пятачки пространства для нас безопасны, ходите спокойно. А мне надо с моей девочкой побеседовать… Так, слушай — куда они пошли-то все? Сейчас армию приволокут?
— Не так это быстро делается. Им требуется время, но тебе, если ты думаешь погулять по окрестностям, лучше одному не светиться. Наверняка дозоров будет понаставлено больше, чем колонн в этих ваших храмах. Тебя живо отловят и преподнесут… Кому-нибудь. В общем, будь любезен — не таскайся в одиночку.
— Значит, будут стягивать войска?
— А ты как думал?
Я только плечами пожал.
— Никак я не думаю. Хочу знать точно. Кхм… Ну ладно. Давай соображай. Куда тут двигаться надо, чтоб выбраться? Я же знаю, что ты уже сообразила!
— Да, сообразила.
— И мне сейчас скажешь! Не так ли?
Айн таинственно улыбалась, глядя на меня. В этой улыбке было воплощение демонической её сущности, подлинное средоточие природного коварства, настолько глубокого, что оно уже и само себя перехитрило, само себя подчинило и повязало.
— Скажу. Ты ведь уже понял, да? Я же тебе показала, что согласна принять твою сторону.
— Хм…
— Я ведь могла тебя предать. Но не стала этого делать.
— Девочка моя…
Впервые за всё время нашего общения я смог двумя пальцами взять её за подбородок, повернуть к себе и приподнять, тем самым отчасти утверждая свою над нею власть. А сейчас мне это было так необходимо — утвердить свою власть!..
— Девочка моя… Ты у меня очень умная, очень. Не удивлён, что ты так долго по миру гуляла, и удивлён, как ты с таким умом вообще попала в артефакт. Да, умна. Но я тоже не дурак, увы тебе. И твоё стремление отыскать-таки ко мне ключик, чтоб взять вожжи в свои крохотные дивные лапки, — я отпустил её подбородок, взял ручку, как у вельможной дамы, прикоснулся губами к пальцам, трепещущим, как у простой смертной девицы, — очень хорошо понимаю. Оно естественно и для демоницы, и для женщины. Но не хочу я давать тебе этого ключика, понимаешь? И никогда не захочу. Я желаю владеть тобой, а не стать твоей добычей и законной собственностью.
— Но почему? — Она шагнула ко мне, прикоснулась ладонью к груди. Приятно. — Но почему же ты так рьяно избегаешь моего влияния? Ведь видишь же, я с тобой согласна. Мне избранный тобой путь нравится, и перспективы представляются очень приятными. Да, согласна, там, в человеческих мирах, можно воспарить выше, чем в демоническом моём, родном. Так что… Ты же видишь, мы в этом сходимся. Я готова взять на себя самое сложное. Я возьму и ответственность, и трудности принятия решения. Что же в этом плохого? А ты в результате получишь готовый результат.
— Девочка моя…
— Ну почему… Зачем тебе эта ответственность? Кому вообще нравится ответственность? Да никому! Никто её не любит. К ней стремятся потому, что вместе с ней об руку идут преимущества: власть, богатство, какие-то другие соблазны. А я-то тебе что предлагаю? Только привилегии. Без каких-либо трудностей и тягот. Неужели ты не понимаешь?
— Ядовитая ты, детка. У тебя посулы так мёдом и исходят, а подспудно — горький яд. Думаешь, я не понимаю?
— Почему же яд-то? Почему? — Она приникла ко мне, обдавая ароматом живого, согретого страстью тела. — Ну зачем мне власть? Я ведь не свободна, как я смогу её осуществить, как ею стану упиваться? Зачем богатство? Богатства мне равнодушны — нечем мне ими насладиться. И всё прочее тоже. Всё это я оставлю тебе. Разве нет?
— Одной только власти ты мне не оставишь — быть самому себе хозяином. Не так ли?
— Мне ведь тебя не подчинить, это мы уже выяснили.
— Вот и ладушки, стану сам нести ответственность. Как положено.
— Но, и не согласившись, ты себе полным хозяином не станешь. Я ведь всё равно останусь рядом с тобой. — Она ласково взяла меня за плечо. За ворот бы зацепила, но ворота сейчас у меня не было. — И никакой другой женщины к тебе не допущу. В этом ты никогда не будешь свободен.
— Да. Я уже отчасти пленён. Чёрта с два я позволю тебе сковать меня сильнее.
— Чёрта с два?.. Послушай, но тут же всё зависит от взгляда на вопрос. Для кого оковы, а для кого и — пуховая перинка.
— Я не из вторых. Сам со своими проблемами разберусь. Только помоги, большего от тебя не требуется.
— А большего я тебе и не дам. Ты наглый… Ты от меня хочешь чудес, а мне за это ничего не обещаешь, кроме пинков, которыми надоевшую собачку награждают.
— Опять же, как посмотреть на ситуацию. Для кого пинки, а для кого и огромная честь стать единственной соратницей незаурядного человека.
Айн усмехнулась, и сквозь ненависть, наполнявшую её взгляд, снова пробилось восхищение. Признание.
— А ты не промах. Всё-таки в вас, людях, что-то есть.
Она вильнула задом, который в этом облике не воспринимался как голый, однако был вполне себе соблазнительным, и с важным видом направилась к совещающимся монильским чародеям. Те прямо побелели, как только заметили её, и даже со спины было видно, что она этим фактом наслаждается. Но не замедлила шага, и на меня не оглянулась, а подойдя, заговорила с монильцами вполне миролюбиво. Мои товарищи по опасному приключению сперва слушали боязливо, потом как-то втянулись — значит, беседа пошла деловая. Это хорошо.
Я, где-то сурово укоряя себя, а где-то потакая, уселся на каменюку и стал ждать. Да, собственно, толку-то от меня… Только за айн своей приглядывать, чтоб не шалила.
— Не шали! А ну руку убрала!
— Тебе что, жалко, что я его за ляжку подержу?
— Жалко, девочка моя, у пчёлки. А у меня законная мужская ревность, ёкарный бабай! Ты меня оккупировала в свою дамскую собственность, так что и я считаю, что имею право… Сказал, чтоб руку убрала, значит, убирай! — Я поднялся, поймал и резко дёрнул её к себе, прошёлся рукою по спине и груди. Огромная демонская ладонь в чешуе её чешуйки не чувствовала, воспринимала только мягкость и ласку женской кожи. Хотя до ласки мне сейчас как раз не было никакого дела. В раздражении я встряхнул спутницу и решительно поставил её рядом с собой. — Отсюда говори.
— Отстань. Мне неудобно.
— Твои проблемы. Давай говори, а то задам трёпку, и фиг с ним, что в человеческом сообществе не принято делать это на людях! Валяй.
Мне уже, пожалуй, начинала нравиться её таинственная улыбка. Но это была симпатия оптимиста — если некуда деваться, начинаешь любить то, что есть. А вот чем я сейчас совершенно искренне наслаждался — возможностью побыть в своём теле в гордом одиночестве. Да, айн была тут, сама неизбежность, нависшая над моей головой, как небо. Но всё-таки я дышал, думал и чувствовал не под надзором ревнивых глаз, принадлежащих существу, которое твёрдо считало, что лучше знает, каким мне быть. И оттого дышалось в разы легче.
