— Для твоей пользы?
— Да, именно. Для моей пользы. Милосердно избавили от мучений.
…угрызений совести. И лишних проблем, потому что за год Урфин нашел бы способ управиться с цепью. Он бы вернулся и погиб. Глупо. Бессмысленно.
А Кайя не справился бы еще и с этой потерей.
И треклятый кризис начался бы раньше.
— Винить было некого. И я вернулся. Только остаться не смог. Я знал Кайя всю жизнь, сколько себя помню, но… он тоже протектор.
…и что, если привязанность к нему не настоящая?
Помню эти свои страхи.
Тогда они были абстрактными, беспочвенными. А почва, оказывается, имелась. Хорошая такая. Плодородная. И урожай на ней грозил подняться богатый весьма.
— Я сам ушел, чтобы понять, кто мы друг другу.
— Понял?
— Да. Когда в Самалле оказался. Тигры. Храм. Деревья до неба… все, как мы представляли. Представляли мы, а увидел я.
Тихо. И ветер уже не воет, поскуливает, умоляя простить и впустить. Разве жалко нам тепла? Надо делиться. С ветром. Бурей. Темнотой.
Чудовища в ней тоже замерзают.
— Урфин, — теперь я вспоминала его правильно, человека, который привел в этот мир.
И еще в город, та самая первая прогулка.
Встреча с паладином.
Щит между мной и толпой…
…турнир.
— Урфин, тогда в чем дело?
— Прости, — легкое прикосновение к щеке, дружеское, которого мне так не хватало. — Ты стала другой. Я не знаю, что они с тобой сделали, но ты теперь как те… из замка. Леди. Ледяная.
Ледяные у него пальцы. Так и отморозить недолго.
— И я боюсь, что… ты причинишь ему боль. Иза, я благодарен тебе за все, что ты сделала для меня… для нас. Прости, если обидел.
Я изменилась?
Наверное. Два года прошло. От зимы до зимы. И еще раз. Это много. Я так старалась стать другой. И выходит, что у меня получилось. Надо ли радоваться?
— Ты… тебе как будто все равно, что происходит вокруг.
— Мне не все равно.
Меня учили притворяться. Леди не должна показывать истинных чувств.
— Ты можешь ему помочь, но… ты не думала, что можешь его и добить? Легче, чем кто бы то ни было. А от тебя нынешней я не знаю, чего ждать.
И я не знаю.
Странно это — переставать верить себе же. Пытаться понять, что из нынешнего — твое, а что — непрошенный подарок Ллойда. Он ведь пытается, как лучше.
А я? Что мне ответить? Урфин ждет. Напряженный. Готовый защищать себя или Кайя.
— Подзатыльника, — я вдруг поняла, что могу не прятаться от этого человека. Он видел те, неправильные мои лица, которые леди не демонстрирует людям, и принял именно их, а не маску. — Жди от меня подзатыльника, если и дальше будешь строить из себя оскорбленное благородство. Поверь, я вполне способна забыть на секунду-другую о хороших манерах.
Он рассмеялся, едва не обрушив полог.
И сгреб меня в охапку, сжал, так, что кости затрещали.
— А у меня дочка будет. Точнее у нас, — поправился Урфин. Его острый подбородок упирался в макушку, и от этого было неудобно — шапка съезжала. — Весной. Или летом. Точно не знаю, но обязательно дочка. Тисса мне не верит. Она говорит, что я ничего в детях не понимаю. И наверное, права, потому что я в них действительно ничего не понимаю. Когда у Шарлотты сын родился, мне его подержать дали, представляешь? Он маленький! И сразу красный был. Оказывается, это нормально. Они все такими рождаются. Ну, красными то есть.
Знаю. Красными. Маленькими. И до ужаса хрупкими. В первый же миг понимаешь, насколько опасен для них окружающий мир, еще секунду назад тебе самой казавшийся надежным.
— Тисса, она… я хочу думать, что все будет хорошо. Но она же такая маленькая. Хрупкая. Она сама совсем ребенок. Мне страшно за нее. Я иногда себя проклинаю. Надо было думать. Выждать год или два. Чтобы чуть постарше…
Наверное, он все же признал меня своей, если рассказывает про этот свой страх.
— А она счастливая такая… просто светится вся. И совсем себя не бережет. Я ей запретил делами заниматься. Ей гулять надо. И отдыхать. Кушать нормально. Творог вот… она отказывалась творог есть!
Ужас какой.
— Почему? Это же полезно. И еще рыба обязательно. Ягоды тоже… клюква вот. Или там черника. Еще голубику привозили. Яблоки. А она совсем меня не слушает. Я Сердрика просил, чтобы он присмотрел за моей девочкой. Чтобы одевалась тепло. И не гуляла по морозу…
…он ворчит, ворочается и вздыхает, перечисляя все опасности, которые грозят безответственной беременной женщине, которая осталась без должного надзора. А я… пожалуй, завидую. И сочувствую.
Урфин не здесь быть должен.
Он нужен Тиссе вместе с этими наставлениями, навязчивой заботой и собственными страхами, которые день ото дня будут крепнуть. Урфин лучше меня знает, насколько опасно быть женщиной в этом мире. И он устал воевать с призраками в одиночку.
— Я имя придумал, — он трогает серебряное кольцо на правой руке. — Шанталь. Есть такой цветок на краю мира…
— Ты скучаешь по ним?
Глупый вопрос. Скучает. Ничуть не меньше, чем я по Настене. Сильнее даже, потому что я знаю, что с Настей все хорошо. А ему приходится верить.
— Очень. Но… Иза, мое место здесь. Мне пора делать то, что я должен делать, а не то, что хочется.
По собственной воле. По выбору.
А не потому, что уговаривает специалист по тонким воздействиям.
— Мои девочки меня дождутся…
Наступила тишина, и снова эта неловкая пауза, в которой роятся недобрые мысли. Война. И буря. Темнота. В ней легко потерять дорогу домой. Или погибнуть. Но разве об этом стоит говорить?
— Настя похожа на Кайя. Рыжая от макушки до пят. И в веснушках. Упрямая, как не знаю кто…
…ей вчера подарили лошадку. Белого пони размером с крупную собаку. Смирного. Послушного.
Замечательного просто.
Настя в восторге.
А я… я хочу быть там, с ней и растреклятым пони.
— Все будет хорошо, — Урфин гладит по щеке и, дотянувшись, целует в лоб. — Все обязательно будет хорошо.
Только ветер знает мое имя. А Кайя отвернулся.
Кайя помнил свое имя.
Имя нельзя забывать, иначе совсем ничего не останется. У него и так немного — кот, медальон и горсть круглых камней, из которых Кайя пытается построить башню. Каждый камень что-то значит, и если сложить их правильно, Кайя поймет, что с ним случилось.
Он заблудился в нигде. И сейчас его нет, но надо вернуться.
