— А Брендан? — спросил мальчик, понизив голос, чтобы не привлекать внимания. Разбойники на кухне вернулись к своим делам: кто-то чистил картошку, кто-то бросал морковь в дымящийся котел над потрескивавшим очагом. — Нам же приказано тебя охранять! Ведь это сама Ифигения приказала.
— Пока!
Кертис увязался за ней наружу, к веревочному мосту.
— Нет уж, подожди.
— Я не могу объяснить, Кертис, — сказала Прю, торопливо шагая вперед.
— Так ты просто услышала крики…
— Да.
— И чуть не отключилась.
— Да.
— И теперь тебе обязательно надо уйти из убежища — хотя за тобой охотится убийца-перевертыш — и пройти неизвестно сколько миль сквозь снежную бурю, чтобы поговорить с деревом.
— Ага.
— Я иду с тобой, — заключил Кертис.
Преодолев лабиринт переходов и мостов лагеря, они вскоре оказались у той части склона, по которой спустились сюда. Сверху свисали два троса, свернутые на платформе кольцами, и Прю с Кертисом помогли друг другу зацепить страховку. Наверху их приветствовал знакомый голос:
— Как жизнь, ребят? — Крыс Септимус стоял на ветке на уровне их лиц и ковырял в зубах сучком.
— Ты что, только вернулся? — спросил Кертис, слегка запыхавшийся после подъема.
Крыс кивнул:
— Мой вид к полетам не привычен. Да и прогулялся я неплохо. Чуть отклонился от маршрута, помог кое-кому, сделал доброе дело. Я всегда там, где во мне нужда. — Он слегка выпятил грудь от гордости, а потом заметил рюкзак Прю. — А вы куда это, ребятня?
— Обратно на север, — ответил Кертис.
— Обратно? — застонал крыс. — Ты ж вроде скрываться должна? — указал он сучком на Прю.
— Я рискну.
— А Брендан знает? — спросил он.
— Нет, — ответил Кертис. — И пусть не знает дальше.
Септимус засунул сучок в пасть и задумчиво пожевал.
— Ну, — сказал он наконец, — секреты я хранить не умею. Придется, значит, идти с вами. Да и не хочется мне оказаться рядом, когда он узнает, — парень уж больно вспыльчив. — Крыс ловко спрыгнул с ветки и приземлился точно Кертису на плечо. — Вперед! — воскликнул он, вытянув сучок к северу, словно шпагу.
Троица прошла туннель в зарослях гаультерии, поскрипывая подошвами по тонкому слою снега. Было довольно холодно — дыхание вырывалось изо рта облачками пара, — но стоило разогнаться, и стало тепло. Шли молча; Прю упорно старалась распутать клубок отзвуков, которые доносились до нее с того самого момента, как деревья начали кричать и мир будто открылся с новой стороны. Ее со страшной силой тянуло на север, пусть даже из-за этого приходилось подвергать опасности собственную жизнь и жизни друзей. Оставалось только доверять своей интуиции. По пути она иногда прислушивалась к звукам леса, к тихой болтовне растений, с тревогой осознавая, что по-прежнему разбирает лишь бессловесный шелест неизвестного языка.
И тут наконец раздался голос, который был ей понятен:
— Так зачем мы все-таки идем на север? — спросил Септимус. Вообще-то удивительно, как долго он сумел держать пасть закрытой.
— Нас призвали, — ответила Прю таинственно. По правде говоря, лучше объяснить она все равно не сумела бы.
— А, — сказал Септимус. — В смысле, позвали?
Прю задумалась над формулировкой.
— Ну да. Только мысленно.
— Удобно, — оценил крыс. — Прямо как телефон в голове.
Небо потемнело; пока они поднимались по крутому склону холма, повалил снег. Прю казалось, что с верхушек деревьев сыплются ослепительно-белые искры. Крошечные снежинки опускались на щеки и тут же таяли, превращаясь в ничто. В первый день в лагере один из разбойников дал ей зеленую вязаную шапку, и сейчас она натянула ее на лоб до самых глаз. Добравшись до ровного места, Прю остановилась.
— Как я понимаю, — сказала она, — нам лучше держаться леса. На дороге нас скорее заметят, правда же? — Девочка опасливо оглядела пейзаж. — Так, а дальше куда?
— Сейчас, — успокоил Кертис, — предоставь это местному жителю.
Он гордо прошел мимо нее и соскользнул с другой стороны маленького плато. Прю последовала за ним. Вскоре, отведя в сторону густой покров вереска, мальчик указал ей на звериную тропу, ведущую через заросли папоротника.
— В прошлой четверти я получил «отлично» по диколесской географии, — сказал он с улыбкой.
Они молчаливо двинулись вперед — двое детей шли по тропе, а Септимус прыгал по ветвям чуть впереди, высматривая опасность. Прошло несколько часов, и вдруг Прю с Кертисом услышали над головами свистящий шепот.
— Ребят! — Это был Септимус. — Прячьтесь! Там что-то есть!
Не сговариваясь, дети нырнули в растущую на обочине зелень и спрятались в древних зарослях нефролеписа. Тропа впереди превращалась в широкий луг — туда-то и уставились они настороженными взглядами. Когда Прю развела листья папоротника, немного снега упало ей за шиворот, и она поморщилась от неожиданного холодка.
За деревьями, в зарослях на другой стороне луга, послышался треск. Звук был такой, будто бежало четвероногое животное. Она пригнулась ниже, представив себе черную лису с оскаленными клыками, и в груди закололо от страха.
Но нет: то была антилопа, притом очень усталая антилопа. Зверь остановился на краю поляны и понюхал замерзшую землю, а потом повернул голову; тут Прю заметила на нем холщовые одежды северолесских мистиков, и ее словно что-то вытолкнуло из кустов.
— Здравствуйте! — крикнула она, испугав антилопу до полусмерти. — Это я, Прю!
Животное вздрогнуло, пригнувшись к земле, готовое в любой момент молниеносно броситься бежать. Но стоило ему увидеть девочку, и на лице его появилось изумленное выражение.
— Полукровка! — воскликнул зверь. — Как я рад тебя видеть!
Прю жестом позвала Кертиса, чтобы он вылез из укрытия.
— Что вы здесь делаете? — спросила она.
— Я думал, никогда не найду! Собирался обыскать весь лес, до последнего кустика.
— Вы искали нас? — спросил Кертис, вставая и отряхивая штаны от снега.
— Да. — Изумление на лице антилопы внезапно сменилось печалью. — Я — Тимон. Старейшина мистиков послала меня найти вас. И предупредить.
Прю замерла, озаренная вспышкой молчаливого понимания. Он мог больше ничего не говорить — ей все было ясно. Этого она и ожидала, это предрекли деревья.
— Ифигения, — сказала она.
Тимон скорбно кивнул и вдруг, согнув колени, осел на землю.
— О нет, — протянул он, качая головой, — о нет…
— Что с ней?
— Ох, Прю, — выдохнул мистик, с головой окунувшись в свое горе. — Милая Прю…
