Зато вид из окон отеля был просто замечательный!
Прямо напротив окон, чуть правее мола, располагались развалины
старинной крепости. Крепость называлась Тур Фондю, и это название вызывало у
меня чисто гастрономические ассоциации – пару раз я посещала рестораны с залом
фондю, где прямо на столе кипел горячий сыр, в который можно было окунать
всякие вкусности.
Итак, я решила, что с морем ничего не получится, но не
слишком расстроилась – вскарабкалась с ногами на диван, распахнула выходящее на
море окно, впустив в комнату сырой йодистый воздух, пахнущий детством и
приключениями, и принялась за интересную книгу.
И тут перед моим окном появилась Нора.
Это была высокая худощавая женщина лет сорока, с рыжеватыми
легкими волосами, собранными в пучок на затылке, и крупными коричневыми
веснушками, разбросанными по высоким скулам. Еще у нее были удлиненные зеленые
глаза и большой рот, который, казалось, вот-вот улыбнется.
– И для этого стоило лететь сюда из Питера? –
насмешливо спросила она, прочитав название на обложке моей книги.
– Для этого – стоило, – ответила я, показав
взглядом на развалины башни и бьющиеся о края мола волны.
– А как насчет того, чтобы выкупаться? – Зеленые
глаза смотрели вопросительно.
– На этих камнях?
– На нормальном пляже, – она махнула рукой куда-то
в сторону, – у соседнего отеля отличный пляж, и я знаю дорогу.
Долго уговаривать меня не пришлось.
Я взяла купальник, вышла прямо в окно и зашагала вслед за
Норой. Кстати, именно тогда она представилась.
Сначала мы шли по узкой тропинке вдоль берега, потом
пришлось спускаться по вырубленной в скале лестнице, потом подниматься по
крутому склону, и я уже не рада была, что ввязалась в эту авантюру, как вдруг
тропа сделала крутой поворот, проскользнула сквозь колючие кусты, усыпанные
крупными белыми цветами, и перед нами распахнулась чудесная бухта, с двух
сторон охваченная маленькими скалистыми мысками, словно рогами огромного быка.
Точнее, не быка, а Минотавра – древнего мифического чудовища с телом человека и
бычьей головой. Потому что все здесь дышало неизмеримой древностью.
Море лежало в обрамлении скал, как драгоценный камень, и я
поняла, почему этот берег называется лазурным.
– Ну как? – спросила Нора таким тоном, как будто
это она сама, собственными руками создала лазурную бухту, и скалы, и усыпанные
белыми звездами цветов кусты.
– Нет слов! – ответила я, и была совершенно
искренна. Я действительно никогда прежде не видела такой совершенной красоты.
Мы спустились на пляж, покрытый крупным белым песком. Тихая,
невероятно чистая вода раз за разом набегала на этот песок, подкатываясь к
нашим ногам.
Этот пляж действительно был принадлежностью соседнего отеля,
но сейчас на нем не было ни души – видимо, не сезон. Мы с Норой лежали на
горячем белом песке, среди которого блестели маленькие обкатанные морем яшмы и
агаты, и разговаривали. Как выяснилось, она здесь была уже не первый раз, и
приезжала сюда не одна – ее муж был увлеченный дайвер, каждое утро он уплывал в
море на кораблике по имени «Одиссей», а Нора ждала его, как Пенелопа,
планомерно обследуя окрестности. Сама она дайвингом не занималась по причине
здоровья – у нее были слабые сосуды, и врач категорически запретил погружения.
– Так ездили бы по отдельности! – предложила я.
Нора ничего не ответила, но бросила на меня такой взгляд,
что я моментально осознала всю бездну своей наивности.
Еще глубже я осознала ее, увидев вечером в холле отеля Нориного
мужа – крепкого кривоногого мужчину с загорелой лысиной, густой порослью черных
волос на груди и наглыми карими глазами, не пропускающими ни одной юбки.
Повалявшись немного на пляже, Нора вбежала в воду,
разбрасывая вокруг сверкающие фонтаны брызг, нырнула и поплыла быстрыми точными
гребками.
Я последовала ее примеру, но тут же выскочила из воды как
ошпаренная. Буквально как ошпаренная – такая холодная была эта лазурная вода.
Кажется, я даже завизжала – во всяком случае, две чайки испуганно сорвались со
скалы.
Нора проплыла метров сто, неторопливо вышла на берег,
растерлась жестким полотенцем и повернулась ко мне:
– Ветер с берега, поэтому вода такая холодная. Да и
вообще, еще не сезон.
– А ты как же?
– А я привыкла.
Потом мы сидели на берегу и следили за огромной чайкой,
которая что-то ловила в прозрачной прибрежной воде. Когда она наконец вытащила
свою находку на берег, это оказалась большая морская звезда. Чайка пару раз
неловко ткнула ее клювом, но тут какой-то звук спугнул ее, она взлетела, широко
раскинув белоснежные крылья, и скрылась за левым мысом.
Нора встала, подняла брошенную чайкой звезду, внимательно
осмотрела ее и потом широким мастерским броском закинула обратно в воду.
– Жить будет! – удовлетворенно проговорила она.
Потом мы с ней часто приходили на этот безлюдный пляж, и
вскоре я привыкла к ледяной воде. А еще мы постепенно обошли весь мыс – от Тур
Фондю на южной оконечности до соленых болот возле северного основания мыса,
ближе к городу Иеру. На карте эти болота были отмечены длинноногой розовой
птичкой, из чего я сделала вывод, что в них гнездятся фламинго. Так и
оказалось.
Мы с Норой шли по песчаной косе, с одной стороны которой
ровно и глубоко дышало море, а с другой лежало неподвижное тусклое зеркало
болотистой лагуны. Коса была отделена от лагуны низким плетеным заборчиком,
чтобы любопытные прохожие не мешали спокойному существованию птиц. И никто из
дисциплинированных европейцев не покушался на птичий покой, хотя перепрыгнуть
заборчик или просто перешагнуть его ничего не стоило.
Мимо нас в сторону Иера проезжали редкие велосипедисты – по
одному и парами, пробегали поджарые бегуны с прикрепленными к плечу маленькими
компьютерами, контролирующими пульс и дыхание и отмечающими пробег.
Нора шагнула в сторону и легко вскочила на большой камень
возле самого плетня. Приложив руку козырьком к глазам, вгляделась в лагуну и
сделала мне знак. Я поднялась на камень рядом с ней и посмотрела в ту же
сторону.
Сначала я ничего не разглядела из-за слепящих отблесков
солнца на воде, но когда глаза привыкли или освещение немного сменилось, я
увидела десяток изящных голенастых птиц, расположившихся на отмели. Они
прохаживались по воде, замирали, наклонялись, опуская в воду изогнутые клювы,
совершали сложные пируэты, как будто танцевали медленный старинный танец.
Единственное разочарование ждало меня: фламинго оказались не
розовыми, а белыми.
Но вдруг одна из птиц широко раскинула крылья, и я глубоко
вздохнула от восхищения: изнанка крыльев была нежно-розовой, с отчетливой
черной каймой.
