— О Чахтице идут дурные слухи. Я пришел выяснить, что происходит.
Эржебета рассмеялась:
— Чернь всегда сочиняет байки о господах. Не о чем беспокоиться, Дьёрдь.
Он так и не выпустил ее руку, продолжал держать в ладонях. Пытливо смотрел в глаза.
— Говорят, в Чахтице пропадают крестьянские девушки. Это так… Эржебета?
— Мрут девки иногда, — отмахнулась графиня. — Кто простынет, кто от цыганенка затяжелеет да плод попытается извести. Кто и упадет с лестницы, шею сломает. Что за беда? Новые найдутся.
Дьёрдь притянул графиню к себе. Теперь они стояли друг к другу вплотную, Эржебета ощущала на шее его тяжелое дыхание. Руки Турзо обвили ее талию:
— Черт с ними, с девками. Я все забуду, все прикрою… только будь моей, Эржебета!
Рванулась изо всех сил, отпрянула назад:
— Одумайся, что говоришь? Ведь ты лучший друг Ференца!
Лицо Дьёрдя помрачнело:
— Сил больше нет. Люблю. С тех пор как увидал тебя на свадьбе, в белом платье. Ты была такая красивая… а сейчас еще лучше стала.
Эржебета упрямо мотала головой, словно отгоняя морок. Турзо, кряхтя, опустился на одно колено:
— Я немолод уже. Не могу дольше ждать. Или будь моей, Эржебета, или… — В голосе его прозвучала угроза.
Ледяная ярость затопила сердце. Больше не было ни страха, ни удивления. Черные глаза полыхнули безумием:
— Подите прочь, граф.
Презрительно смотрела, как он поднимается. Алые губы скривились в издевательской усмешке.
— В другой раз жду вас в гости, граф, когда мой супруг вернется, — и тихо добавила: — Ференцу ничего не скажу, ради вашей старой дружбы. Но и ты поберегись, Дьёрдь. Мы ведь тоже люди не из последних…
Турзо вышел прочь, уковылял, как щенок побитый.
Эржебета снова уселась за стол, принялась писать ответ. Анну — как можно скорее замуж. Надо избавиться от этой боли, от этой тревоги…
Замок Чахтице, январь 1602 года от Рождества Христова
— Госпожа. — В покои вошла Дарволия, держа перед собою поднос, на котором стоял высокий кубок. — Выпейте, госпожа.
Сама колдунья в последние годы изрядно сдала. Постарела, подурнела, но по-прежнему держалась прямо, движения ее были легкими, а ум — трезвым.
Графиня приняла кубок, полный свежей, остро пахнущей крови. Сделала большой глоток, поморщилась от сладко-соленого привкуса. Никак не могла привыкнуть.
— Надо, госпожа, — настаивала мольфарка. — Болезнь ваша требует постоянного лечения.
— Что-то не помогает оно, Дарволия.
— Ничего, госпожа. Поможет. Я найду средство посильнее, вы верьте.
Эржебета осушила кубок до дна.
— Так-то лучше, — улыбнулась колдунья. — Рассказать хочу, госпожа…
— Говори.
Мольфарка оглянулась, подошла совсем близко, прошептала на ухо:
— Челядь говорит, в замке объявился Черный человек…
Графиня отшатнулась:
— Это невозможно, Дарволия! Даже ты его не можешь видеть, только по моим рассказам знаешь…
Черный человек был ее личным демоном с детства. Никому он больше не показывался, порою даже сама Эржебета сомневалась: есть ли призрак на самом деле или это плод ее больного разума?
— Люди говорят, — упрямо повторила колдунья, у которой имелось множество наушников среди слуг. — Видели, как бродит он ночью по замку.
Эржебета не хотела верить.
— Может, это вор какой? Пусть поймают!
— Прости, госпожа. Ни цыгане, ни гайдуки его выследить не смогли. Говорят, призрак это. А челядь и подавно трясется от страха. Слухи ходят, мол, у тебя в любовниках сам дьявол.
Графиня горько рассмеялась. Что ж, правдивы слухи. Разве не ласкает ее в полнолуния Черный человек? И разве не обладал он ею в первую брачную ночь, вместе с Ференцем…
И все же не верила, пока Дарволия не сказала:
— Не пугайся, госпожа. Но я своими глазами его видела.
В горле пересохло, дыхание занялось, Эржебета с трудом выдавила:
— Где?
— В замке. Он шел с той стороны, где детская половина, в сторону твоих покоев. Прости, госпожа, я побоялась заступить ему дорогу. Спряталась за углом, переждала, пока пройдет…
Не может быть! Графиня заметалась по комнате. Дети… Анна… Ее девочка выросла. Скорее замуж, прочь из замка!
Через неделю состоялся сговор. Вскоре в одном из имений богатой семьи Зриньи сыграли пышную свадьбу. Анна покинула родной дом.
Черный человек больше не гулял по замку, не выходил из стен. Как и всегда, являлся графине в полнолуние, жадно требовал ласки, вонзался в нее — то мертвенным холодом, то адским жаром. Не всегда хватало сил ему сопротивляться. Иной раз Эржебета, уступив, лишь просила:
— Не тронь детей…
В ответ пустота в капюшоне лишь тихо смеялась. Черный человек отказывался рассказывать об их будущем. Но Эржебета сама догадывалась, и сердце ее разрывалось.
Замок Чахтице, февраль 1602 года от Рождества Христова
— Была охота тебе туда идти, Дарволия? — спрашивала Эржебета. — Снова отец Иштван будет коситься на тебя.
— Положено, госпожа. Сегодня праздник Сретения Господня, — отвечала мольфарка. — Схожу уж. А вы кровь-то пейте, пейте.
Старуха ушла, но вскоре вернулась — молчаливая, потерянная. В ответ на расспросы Эржебеты сказала только:
— Правы вы были, госпожа. Отец Иштван меня от церкви отлучил. Сказал, за жестокость, мол, с девками.
— Да как он смеет, недоносок чернорясый?! — в бешенстве воскликнула графиня. — Да он же с семьи Надашди кормится, и церковь его только на наших пожертвованиях стоит!
На другой день Эржебета сама засобиралась в церковь.
— Не ходите, госпожа, — увещевала Дарволия. — Вы ведь праведная евангелистка, молитесь дома, и ладно. Не надо вам туда…
— Молчи, старуха! — прикрикнула графиня. — Пусть мне посмеет сказать то же, что тебе!
Нарядная, укутанная в меха, вошла Эржебета в церковь. За нею — череда служанок и охрана из гайдуков. Люди расступались перед процессией, шарахались в стороны, словно боясь одного взгляда графини. Она опустилась на скамью — и тут же вокруг нее образовалось пустое место.
Отец Иштван смотрел на графиню и чувствовал, что сердце его наполняется решимостью. Он устал наблюдать зверства этой женщины.
Не все девки в Чахтице пропадали бесследно. Некоторые были похоронены по христианскому обряду. Обычно Эржебета посылала за священником, а если служанки были из соседних деревень, просто отдавала тела родителям. Тогда тоже отпевать их приходилось отцу Иштвану, и то, что представало его глазам, повергало в ужас…
