Он склонился над графиней так, что она ощущала ледяное дыхание из пустого капюшона. В его шепот вплетался стук топоров и визг пил за окнами замка.
— Да, — ответила она. — Да, тысячу раз да!
— Прости, прости, госпожа! — кричал между тем Фицко. — Не могу больше! Да, ваше священство! Ее светлость убивала девушек!
Кардинал Форгач сделал знак палачу, и тот опустил плеть.
— Ты помогал хозяйке?
— Да, ваше священство! Тысячу раз да, только убейте меня, прекратите эту муку!
— Твоя тысяча против его, — издевался Черный человек. — Кто прав, Эржебета?
— Где закапывали трупы и сколько их было?
— Один… два… я не помню, ваше священство!
— Так сколько трупов ты закопал?
— Сто… двести…
— Не лги! Говори правду!
— Пять сотен, добрый господин!
— Сколько лет графиня занималась пытками девушек?
Фицко зарыдал:
— Сколько помню ее, ваше священство.
Голос кардинала стал вкрадчивым:
— А не помнишь ли ты, Янош Ужвари по прозвищу Фицко, не произносила ли твоя госпожа богопротивных заклинаний? Не варила ли зелий? Не обращалась ли в ночи полной луны в дикого зверя?
— Довольно, — вмешался Дьёрдь. — Это светский суд, не церковный. В колдовстве тут никто не обвиняется.
— Вы чините препятствия правосудию! — возмутился Форгач.
— Правосудие здесь я, — жестко напомнил Дьёрдь. — Увести обвиняемого. Ввести вторую, Йо Илону.
Огромная женщина вошла, припадая на обе ноги. Руки держала так, чтоб ни обо что ими не задевать. Все пальцы были вывернуты. На лице — ожоги. Эржебета содрогнулась, увидев, во что превратили кормилицу и няню ее детей.
— Смотри, смотри, — шептал Черный человек. — Стоило ли ломать?..
Дьёрдь начал допрос:
— Сколько лет ты служишь у Эржебеты Батори?
— Двадцать шесть уже, — с трудом ответила Илона. — Как пришла кормилицей к Аннушке, так и осталась в Чахтице.
— Сколько девушек ты убила?
Йо Илона затряслась в рыданиях, упала на колени:
— Не убивала я, не убивала, добрый господин! Ведь вы же были в Чахтице, видали нашу жизнь! Как может быть, чтоб я убивала, господин судья?..
На этот раз Дьёрдь сам кивнул палачу. Тот неторопливо выбрал на поясе нужный инструмент — щипцы, подступил к женщине…
Эржебета заткнула уши, не в силах слышать истошный крик верной служанки.
— Я расскажу, прости меня, Боже! Я все расскажу, добрые господа! Пять десятков я убила! Пять десятков девок, их и закопала в лесу!
— Что ты с ними делала?
— Била палкой…
— Еще?
— Обливала холодной водой, оставляла на морозе!
— Еще?
— Подождите, господин судья, — снова вмешался кардинал Форгач. — Пусть подсудимая ответит: кто приказал ей убивать девушек?
— Никто не приказывал, я сама хотела, — рыдала Йо Илона.
— Веди себя достойно доброй христианки, дитя мое, — напутствовал кардинал. — Признайся, облегчи душу. Палач…
Снова крики. И отвечал им стук топоров на улице…
— Она предаст тебя, — сказал Черный человек. — Ты же знаешь, они все предают…
Эржебета молчала, кусала губы.
— Госпожа, госпожа приказала мне убивать девок! — кричала Йо Илона.
— А сама убивала? Пытала?
— Да, ваша святость!
Форгач довольно улыбался:
— Как убивала?
— По-разному…
— Стоило оно того? — шептал Черный человек.
— Да… — одними губами отвечала Эржебета.
— Одну она раздела, намазала медом и оставила в саду, на муравейнике! Другую избила до смерти, третью искусала…
— Сколько их было?
— Не помню…
— Сколько? — Форгач навис над кормилицей, орал прямо ей в ухо: — Сколько? Сотня? Две? Пять?
— Шесть! — взвизгнула женщина.
Нотариусы, ведшие протокол, дрожали от ужаса.
— Увести, — приказал Дьёрдь.
Следующей была Дорка. Вошла, держась за живот, еле передвигая ноги. Одежда на ней была изодрана в лоскуты — судя по всему, миловидную рыжеволосую служанку насиловали. Дорка с трудом говорила разорванным ртом, рассказывала страшные вещи. О том, как Эржебета серебряными щипчиками выдергивала соски служанкам. О том, как кусала девушек. О том, как жгла их свечою между ног…
И стучали топоры, и визжали пилы в замковом дворе…
— Правда ли, что графиня принимала ванны из крови замученных девушек? — спросил кардинал Форгач.
— Увести! — приказал Дьёрдь.
Дальше была Ката. Почему-то на ней не было следов пыток. Она держалась уверенно, говорила громко, обвиняла Эржебету в убийствах:
— Трех девушек госпожа приказала закопать в яме для зерна, в Бечко. Пятерых — под окнами, в замке Шарвар. Двадцать закопаны в Пиштяне, в лесу…
— Сколько всего их было?
— Шесть сотен где-то.
— Ты убивала?
— Нет, добрые господа. Мне было жаль бедняжек.
— Пытала?
— Нет, добрые господа. Я приносила им хлеб и воду, когда графиня приказывала их запирать и морить голодом.
— Быть может, эта стоила того, чтобы ломать себя? — насмехался Черный человек. — Она ведь явно наушница кардинала.
Из глаз Эржебеты текли слезы.
— Ты ведь знаешь, это еще не самое страшное предательство… — сказал Черный человек.
Графиня кивнула, утирая бледные щеки:
— Знаю. Но я не могла иначе.
Дальше выступали свидетели. Десятки свидетелей. Крестьяне, слуги, фрейлины. Рассказывали о том, что происходило в Чахтице, перечисляли имена пропавших, убитых, описывали зверства, творимые Эржебетой. И всякий раз, когда речь заходила о колдовстве, заклинаниях либо купании в крови, Дьёрдь грубо обрывал свидетелей.
— Вы препятствуете следствию! — снова возмутился кардинал Форгач.
— Следствие было проведено, — возразил Дьёрдь. — Оно велось два года. И колдовские деяния графини не подтвердились. Угодно подтвердить — проводите свое, церковное расследование.
Они встали из-за стола, смотрели друг на друга, набычившись — тощий узколицый Форгач и тяжелый, тучный Турзо.
— Вы не боитесь? — шепнул кардинал.
— А вы? — едва слышно ответил Дьёрдь. — Биче далеко от Вены, места здесь глухие, а гайдуки у меня горячие…
