— Вот, видите, портрет Ференца Надашди, моего отца, — светским тоном говорила Анна.
Мужчина лет сорока, скуластое лицо с крупным носом, тонкие губы, черные глаза. Цепкий тяжелый взгляд.
— Следующий — Дьёрдь Турзо, друг моего отца и мой первый мужчина…
Человеку на портрете было лет пятьдесят. Одутловатое полное лицо, мешки под глазами, крючковатый нос, черная борода, мягкий умный взгляд.
— Эржебету Батори вы и сами узнаете.
Три портрета. На одном Эржебета совсем юная, в алом платье, сидела в кресле, держа на колене раскрытый молитвенник. Очень красивая. На втором — стояла, опираясь рукою на стол. Роскошная женщина лет тридцати. На обоих портретах глаза Эржебеты были черны как ночь.
А вот с третьего смотрела Анна. То же лицо, что у матери, но зеленые глаза.
— Однажды решила, что неплохо и себя запечатлеть, — усмехнулась Высшая, поглаживая большой сейф у стены. — Художник, правда, попался слабоватый, молоденький. Ну да где ж было еще одного Арчимбольдо взять. Зато вкусный мальчик оказался… Так что, мы договорились?
— Только один вопрос. Почему вы прячетесь под именем Эржебеты?
— Ну вы ж поймите, — ответила Анна. — Эржебета Батори — бренд! Кровавая графиня, Чахтицкая госпожа, чудовище, самая великая серийная убийца в истории человечества, Книга рекордов Гиннесса… И кто такая Анна? Кто будет бояться Анну Надашди? Нет, чтобы создать сильный клан, я должна была стать Эржебетой…
— Вечный номер два, — процедил Чонг. — Неудачница. Говорят же, на детях гениев природа отдыхает…
Кажется, это задело упыриху.
— Мы договорились или нет? — жестко спросила она. — Если нет, мне придется вас убить.
— А чего сразу не убила? — насмешливо осведомился китаец.
— Не хотела, чтобы мы стреляли. Боялась, что пули повредят картины, — неожиданно для себя сказал я.
Анна промолчала, но по взгляду, который она бросила на стену, я понял, что угадал. Портреты — это увлечение, фетиш, то, что есть у каждого упыря. То, что не дает скатиться в безумие. У Батори такая зацепка — прошлое, память о нем. Почему-то ей это важно.
На этом можно было как-то сыграть, поторговаться, еще потянуть время, но Чонг не дал. С идиотским хихиканьем он разрядил обойму в одну из картин. Теперь вместо физиономии Турзо на портрете зияла огромная дыра.
Батори мгновение смотрела на изуродованное полотно, потом издала долгий протяжный крик, постепенно перешедший в кошачий вой. Вместе с ним Анна изменялась — красивое лицо превращалось в кошачью морду, тело, растягиваясь, увеличиваясь, делалось звериным. Вскоре перед нами стояло огромное существо, похожее на пуму, поднявшуюся на задние лапы. Но одновременно в нем угадывались и человеческие черты.
Я выхватил оба водяных пистолета, выстрелил в упырицу, произнося слова молитвы.
Батори небрежно стряхнула капли святой воды с блестящей шкуры.
— Убери пукалку. — Длинный хвост с неожиданной силой ударил по рукам, вышиб пистолеты. — А чтоб меня молитвой свалить, не меньше чем архиепископ нужен.
Я вовремя отскочил: когтистая лапа вспорола воздух там, где только что была моя голова. Анна недовольно зашипела, изготовилась к прыжку.
— Женщина-кошка, твою мать! — заржал Чонг и тоже начал перекидываться. — Гляди сюда, ошибка эволюции!
Превратившись в нетопыря, он ненавязчиво полоснул когтями по портрету Анны, украсив его тремя длинными полосами. Батори завыла, отвернулась от меня и прыгнула на киан-ши.
Упыри сцепились и покатились по полу, ударяясь о стены так, что комната отзывалась дрожью. Вскоре Анна стала одерживать верх, подмяла под себя Чонга, потянулась к горлу. Но киан-ши, собрав последние силы, извернулся, ухватил кошку под бока, взмыл к потолку. Кожистые крылья били по стенам, задними лапами нетопырь сдернул тяжелую люстру. Мы с Машей едва успели отскочить в стороны, как посреди комнаты обрушилась хрустальная махина. Брызнули осколки, уцелевшие бусины запрыгали по полу.
Под потолком Чонг попытался насадить упырицу на освободившийся крюк. Батори отчаянно сопротивлялась, размахивая всеми четырьмя лапами. Движения упырей вошли в резонанс, они закрутились, их начало мотать от стены к стене. Парочка превратилась в смерч, который носился по всей комнате так стремительно, что я не успевал прицелиться.
Скоро Чонг выдохнется, понял я. И тогда Батори порвет сначала его, а потом и нас с Машей…
Вдруг вихрь остановился, превратился в Чонга, который прижимал к стене Анну. Крылья киан-ши были изломаны, плечи и спина покрыты ранами.
— Стреляй! — заорал он. — Быстрее, не удержу!
Батори была полностью скрыта от меня телом Чонга, виднелся только длинный хвост, который нервно лупил по стенам. Я поднял кольт, прикинул, где должно находиться сердце упырихи и выстрелил, потом еще — левее на сантиметр, еще, еще… Пули пробили крыло Чонга, шею, спину… я надеялся, что хотя бы одна пройдет навылет и заденет Анну.
Китаец захрипел и упал, сверху на него свалилась Батори. Кошка билась в агонии — одна из пуль попала в сердце. Я перезарядил кольт и выстрелил еще раз — в лоб твари. Она еще немного подергалась и затихла.
— Возьми… у меня в кармане… нож… — приглушенно раздалось из-под тела Батори. — Голову ей… отпили…
Скинув кошачий труп с Чонга, который снова принял человеческий облик, я достал из кармана его плаща финку с выкидным лезвием.
— Серебряная… — шепнул киан-ши, на губах которого пузырилась кровавая пена.
Под серебром плоть упырихи сделалась мягкой, податливой, словно сливочное масло.
— Ванюська… умираю я… — едва слышно проговорил китаец. — Во мне… серебра… как в хорошем фамильном сервизе… К Чонгкуну иду… Нас было двое… я Чонган, он Чонгкун… два Чонга… близнецы… одна душа на двоих…
Я легко отделил голову и отшвырнул ее прочь. Шея тут же задымилась и скукожилась.
— Все пополам делили… — продолжал Чонг. — И обратили нас одновременно… я без него… половина… убили когда… думал, сам умру…
Зацепка. Все понятно. Для Чонга еще одной зацепкой был близнец, вот почему упырь так искренне горевал по нему. Подобие любви у того, кто ее не может испытывать по определению. Привычка, оставшаяся из жизни. Фетиш, чтобы не сойти с ума.
Голова Батори покатилась к двери, вспыхнула, рассыпалась пеплом. Я знал, что точно так же сейчас вспыхивают и рассыпаются все подданные Анны. Клан Батори прекратил свое существование.
— А потом… ты… — с хрипом выдавливал Чонг. — Ты стал… половиной моей души… вместо Чонгкуна… брат… Ванюшка…
Похоже на то. Зацепка. Он даже пожертвовал собой, спасая меня. Мог бы смыться, сбегать за мастером Чжаном. Но Чонг не хотел меня оставлять. Вот какая штука.
— Интересно… куда уходят киан-ши… — Упырь смотрел на меня, улыбался окровавленными губами. — Я умру совсем… или… Как думаешь… брат?..
