– Док, – Камохин придержал за колено сидящего у него на шее Вадима. – Еще раз – сейчас не время и не место для подобных разговоров.
– А где и когда для них будет место?
– Когда мы вернемся в Центр, я с удовольствием выслушаю тебя. Только, боюсь, там тебе будет неинтересно обсуждать свои научные проблемы с простым стрелком. Да и коллеги станут косо глядеть. Вы ведь у нас элита, а мы – так, шелуха, что-то вроде обслуги.
– Да что ты обо мне знаешь! – вскинул подбородок Орсон.
– А я и не должен ничего о тебе знать. Я знаю, что наша задача, – он указал пальцем на себя и на Брейгеля, – вытащить вас из зоны живыми. Остальное меня не интересует.
– Ну, как же, – язвительно скривился Орсон. – А пакаль?
– Что – пакаль?
– Ты сам говорил, что основная цель квеста – пакаль. Не нашли пакаль – квест не удался.
– И что?
– Для тебя пакаль важнее, чем наши жизни. Ага?.. Потому что такова политика Центра!.. Или я что-то упустил?
– Ты очень много что упустил, Док, – ответил негромко Камохин.
И, повернувшись к биологу спиной, зашагал дальше.
Вроде как, ничего и не произошло. Да только напряженная тишина, повисшая после этого разговора, казалось, всем давила на плечи. И самым тяжелым было то, что он так и остался незаконченным. Наверное, потому, что все стороны в нем были по-своему правы. Но при этом ни у кого не было достаточно веских аргументов, чтобы отстоять свою правоту. И все из-за того, что ситуация сама по себе была исключительна и неоднозначна.
Осипов время от времени поглядывал на дескан. Масштабная сетка слетела, но на глаз можно было прикинуть, что до цели где-то от трехсот до пятисот метров. Камохин держал путь примерно в том направлении, где находился пакаль. Но не собирался же он идти туда с ребенком на плечах? В конце концов, то, о чем они говорили во время дежурства, было лишь предположением. И никто не знал наверняка, чем может обернуться очередная встреча с «серыми». А ведь где пакаль – так и разлом, а где разлом – там и «серые»… Будь оно все неладно.
Камохин приблизился к небольшому островку, затянутому густой, рыжеватой, стелящейся по земле травой. На самом краю его рос куст с большими, вытянутыми вверх листьями. Листья были иссечены причудливой сеткой трещин, из-за чего казались сплетенными из голубоватого кружева. В самой середине, в образованной листьями чаше, примостился цветок, размером и формой напоминающий китайскую вазу. Да и расцветкой, пожалуй, тоже. Цветок источал густой, смолистый запах, с примесью жасмина и корицы.
– Проверь, – кивнул Брейгелю Камохин.
Фламандец подошел к берегу, присел на корточки и зажатым в вытянутой руке шестом трижды повел по траве. Из стороны в сторону и обратно. Подождав какое-то время, Брейгель еще раз проделал то же самое. И только после этого осторожно ступил на край островка, сделал три шага к центру, обернулся и, как цирковой артист, только что совершивший нечто совершенно невообразимое, раскинул руки в стороны.
Камохин снял с плеч мальчика и кинул на траву рюкзак.
– Как тебе этот цветок, Док?
– В каком смысле? – непонимающе посмотрел на него Орсон.
– Пусти меня на землю! – дернула его за ухо Ирина.
– Да, конечно.
Орсон присел на корточки, чтобы девочка могла слезть с него. Но автомат у нее забрал.
– Достойный объект для биолога? – уточнил свой вопрос Камохин.
– Здесь все необычайно интересно, – непонимающе пожал плечами Орсон.
– Ну, значит, тебе будет, чем заняться. Останешься со Светланой и детьми.
Камохин отсоединил от автомата магазин, провел большим пальцем по верхнему патрону и снова вставил его на место.
– Почему я? – волком глянул на него Орсон.
– А почему нет?
Камохин достал из рюкзака подсумок с запасными магазинами и повесил его на плечо.
– Думаешь так со мной поквитаться?
– Думаю, что кто-то должен остаться со Светланой и детьми.
– Простите, – произнесла негромко Светлана. – Я хочу извиниться за то, что мы создали вам столько проблем… Простите.
Она стояла босая на траве, в обрезанных по колено джинсах и клетчатой, не по размеру рубашке с оборванными рукавами, скрестив руки в низу живота и повинно наклонив голову. Ну прямо как японка, извиняющаяся перед начальником за десятисекундное опоздание на работу. С растрепанными волосами и перемазанным синим лицом она выглядела столь забавно, что Осипов невольно улыбнулся.
– Что за чушь? – недовольно поморщился Камохин. – Какие еще проблемы?
– С вами даже веселее, – подмигнул девушке Осипов.
– Верно, – Брейгель повесил на одно плечо подсумок, на другое кобуру с пистолетом и сунул за пояс свой любимый нож. – Пока нас не будет, не давайте доктору скучать, – он указал пальцем на Ирину и с нарочитой строгостью закончил: – Ты за него отвечаешь.
Прищурившись, девочка оценивающе посмотрела на биолога, поджала губы и заговорщицки кивнула Брейгелю.
– Идите, – с показным безразличием махнул рукой Орсон. – Мне эти ваши пакали… – он дважды щелкнул пальцами. – Bloody hell!.. Как это будет по-русски?..
– По барабану, – подсказал Брейгель.
– Ладно, пусть будет так, – согласился Орсон. – Хотя, по-моему, это полнейшая бессмыслица!
Глава 18
Дно постепенно опускалось, и вскоре они уже шли по грудь в воде, держа оружие над головой. Камохин уверял, что автомат «Хеклер и Кох» будет стрелять, даже если его полностью погрузить в воду. Но проверять никому не хотелось. Осипов снял дескан с приклада автомата и, держа его в вытянутой вверх руке, то и дело поглядывал на дисплей. Он боялся, что сигнал обнаруженного пакаля вдруг исчезнет. Просто так, безо всякой причины. Но красная точка отчетливо горела на дисплее и понемногу перемещалась к пластиковому треугольнику, выступающему на нижней кромке экрана. Брейгель следил за датчиком движения, надеясь, что удастся засечь «серых». Если они объявятся.
– Слушай, Ян, – Камохин раздвинул прикладом автомата воздушные корни, свисающие до самой воды. – Тут Док-Вик поделился со мной одной своей теорией, нуждающейся в проверке.
– Что за теория? – живо заинтересовался Брейгель.
Едва ли не с первых минут знакомства с Брейгелем Осипов обратил внимание на то, что фламандец проявляет неподдельный интерес ко всему новому. Что самое главное, он был весьма восприимчив к новым идеям и не имел привычки отметать что-либо сходу, даже не задумавшись, только потому, что услышанное противоречило его личному опыту или мировоззрению. Свое окончательное мнение по любому вопросу он высказывал только после того, как все тщательно взвешивал и обдумывал. Однако даже в самых нелицеприятных высказываниях он никогда не бывал категоричен. Камохин, в отличие от фламандца, был более тверд во взглядах и жесток в суждениях. Что вполне красноречиво продемонстрировала недавняя стычка с Орсоном. Брейгель на его месте, несомненно, попытался бы сгладить конфликт.
