Кирсанов гордо вскинул подбородок. Должно быть, таким он видит себя, высеченным в мраморе. Или – отлитым в бронзе. Таким его должны запомнить благодарные потомки. Осипов постучал пальцами по краю стола. Он даже не подумал о том, стоит ли скрывать свои сомнения?
– А что, если все наоборот? Что, если это координаты самой грандиозной катастрофы? Которая уничтожит все живое?
– Ну и что? – улыбнулся белозубо Кирсанов. – В таком случае это будет самая последняя катастрофа, после которой не останется уже ничего. Выходит, мы все равно сделали правильный выбор.
Логика была мрачноватая, можно даже сказать, замогильная, но по сути верная. Куда и зачем бежать, если бежать больше некуда?
– Ну, хорошо, мы здесь. И что теперь?
Кирсанов загадочно улыбнулся. Выключив экран и микроскоп, он извлек из ячейки хрустальный череп и вернул его на прежнее место – в стеллаж с зеркальными створками. Сделав это, он подошел к стенду, высотою около трех метров, закрытому вертикальными жалюзи.
Глава 28
Громко хлопнув дверью, в кафе влетел Крис Орсон. В точности похожий на безумного гения, каким его показывали в фильмах начала прошлого века. Всклокоченные волосы, распахнутый лабораторный халат, надетый поверх полосатой рубашки с оторванными пуговицами, мешковатые, мятые серые брюки, на ногах – шлепанцы. Взгляд растерянно блуждает по сторонам, как будто в этот самый миг Док пытается справиться с еще одной научной проблемой мирового масштаба. Например, как рационально использовать в народном хозяйстве темную энергию?
– Док! Эй! Мы здесь! – привстав, на всякий случай махнул рукой Брейгель.
Хотя в пустом зале это казалось совершено излишним. Да и не отличался Орсон чрезмерной рассеянностью, свойственной, если верить все тем же фильмам, всем великим умам.
Орсон сделал знак рукой в ответ, подбежал к стойке и звучно хлопнул по ней ладонью.
– Кажется, Док сегодня несколько перевозбужден, – сказал Камохин, глянув на него через плечо.
Брейгель молча пожал плечами.
– Кофе! Крепкий! И яичницу с беконом! Из трех, нет, из четырех яиц! – скомандовал испуганно глядящей на него официантке Орсон, еще раз хлопнул ладонью по стойке и, гордо вскинув голову, направился к столу.
– Все в порядке, Док? – спросил Брейгель.
– Все просто замечательно! – Орсон уселся за стол рядом с Камохиным, глянул на экран планшета и, улыбнувшись, спросил: – Ну, и чем вы тут занимаетесь?
– Док, – подавшись вперед, Брейгель заглянул Орсону в глаза. – Скажи, только честно, ты счастлив или пьян?
– Дружище! – Орсон тоже наклонился вперед, чтобы положить руку фламандцу на плечо. – Я ни разу в жизни не был пьян! Во всяком случае, настолько, чтобы кто-то обратил на это внимание.
– Так, хорошо. Это я буду иметь в виду. Тогда, позволь узнать, с чем связана твоя чрезмерная веселость?
– Как это с чем? – Орсон в изумлении откинулся на спинку стула. – Жизнь прекрасна и замечательна!
Он широко раскинул руки в стороны. И едва не выбил поднос из рук подошедшей к столику официантки.
– Осторожнее! – недовольно воскликнула та.
– Простите, дорогая, – в знак искренности своих извинений, Орсон прижал руку к груди.
– Я вам не дорогая, – осадила его официантка. – Так что нечего тут руками махать.
Орсон понял, что в данной ситуации лучше промолчать. И так и сделал.
– Ваша яичница, – официантка поставила на стол перед Орсоном большую тарелку с яичницей-глазуньей, посыпанной сверху мелко нарубленной зеленью.
Выглядела яичница, следует признать, весьма аппетитно. Настолько, что Камохин подумал, а не заказать ли и себе такую же. Но биолог посмотрел на то, что ему подали, и недовольно скривился.
– Это – что?
– Яичница.
– Я просил с беконом.
– А это с чем?
– С зеленью.
– И с беконом.
– Я не вижу бекона!
– Док, успокойся. – Камохин взял Орсона за локоть. – Бекон – внутри. – Как это – внутри?
– Это русский вариант. Бекон сначала мелко режут, затем высыпают на сковороду, слегка обжаривают и заливают яйцами.
– Только не бекон, а сало, – уточнил Брейгель.
– Смотря, что есть под рукой, – не стал спорить Камохин.
Орсон взял вилку, ковырнул ею яичницу и подцепил на зубчик небольшой кубик не то сала, не то ветчины. Но уж точно не бекона.
– Ну, что я тебе говорил? – Камохин успокаивающе похлопал биолога по руке. – Попробуй, это вкусно.
Вилкой, зажатой в руке, Орсон изобразил некий таинственный знак, который можно было расшифровать примерно так: «Что поделаешь, если уж попал в страну, где не умеют обращаться с яйцами и беконом, придется есть, что дают».
– Все в порядке? – спросила официантка.
– Вы так полагаете? – Орсон воткнул вилку в середину желтка.
Жидкое содержимое начало медленно растекаться по белому, присыпанному зеленым спекшемуся полю. Как лава из трещины в земной коре на первозданной, еще безжизненной планете, сотрясаемой и ломаемой природными катаклизмами, чей облик был еще не определен, а потому и слово география не имело никакого смысла.
– Ваше кофе. Черное, как и заказывали.
Орсон замер с вилкой в руке, занесенной над следующим желтком.
– Что вы сказали?
Он смотрел на чашку, наполненную свежесваренным кофе, так, будто видел ее дно. И то, что там лежит.
– Что снова не так? – кулаком уперлась в бок официантка.
– Я попросил вас повторить то, что вы сказали.
Биолог медленно перевел взгляд на возвышавшуюся над ним дородную, краснощекую девицу. Именно так, в представлении западного обывателя, выглядит среднестатистическая русская красавица.
– Когда? – оттопырила губу официантка.
– Когда поставили чашку на стол.
– Вот ваше кофе. Что не так?
– Простите, – Орсон посмотрел на бейджик, прицепленный к лямочке белоснежного фартука. – Валентина – так вас зовут?
– Ну, Валентина, и что?
– Простите, Валентина, вы русская?
– А что?
– Я просто задал вопрос. Вы можете на него ответить?
– Ну, русская.
– Так почему же вы говорите «черное кофе»?
– А что?
– Я не являюсь носителем русского языка и русской культуры, но, тем не менее, знаю, что следует говорить «черный кофе». Понимаете? Слово «кофе» мужского рода.
– А что, от того, что я скажу «черное кофе», оно в чай превратится?
