– Не пришлют, – обескуражил его Камохин.
– Почему?
– Потому что это не предусмотрено правилами. Если группа не вернулась из квеста, значит, ее больше нет. И некого спасать.
– Но это неправильно!
– Скажи об этом господину Кирсанову, когда вернемся.
– Брейгель! Ну а ты чего молчишь? – Орсон протянул руку фламандцу, будто прося милостыню.
– А что я должен сказать? – непонимающе пожал плечами тот. – Бамалама, Док!
– Ты тоже считаешь, что мы должны сами, пешком, выбираться из зоны?
– А есть варианты?
Орсон беспомощно всплеснул руками.
Камохин присел на подножку пассажирского люка, положил на колено открытый планшет и включил карту города с прилегающими окраинами.
– До окраины города нужно пройти всего-то около десяти километров. Оттуда до границы аномальной зоны еще около сорока километров по открытой местности. За день можно было бы дойти. Но у нас осталось менее трех часов до темноты. Ночью температура воздуха упадет ниже ста градусов. Это даже для нашего спецснаряжения может оказаться перебором. Да и топать в темноте по улицам города, где на каждом шагу трупы и разбившиеся машины, не очень-то сподручно. Так что нужно найти место для ночевки. Завтра выберемся из зоны, свяжемся с ЦИКом, и вот тогда уже будем ждать спасателей. В тепле и на травке. – Я есть хочу, – голос у Орсона был обиженный.
– У тебя в спецпайке есть шоколад. Сунь под маску и жуй. Нормально поедим, когда найдем место для ночевки. С собой берем только оружие, боеприпасы, запасные батареи, чтобы дубу не дать, ну и еду, разумеется. Мародеры оставили ящик с экстренным пайком. Должно быть, решили, что это обычные консервы, каких в любом магазине полно. Да только магазинный товар и топором не разрубишь. А у нас в пайке замечательные саморазогревающиеся пакеты и банки из армейского спецпайка. Так что раскидывайте их по рюкзакам, и вперед.
Осипов не считал попытку пешком выбраться из зоны безумием. Тем более, что, как верно заметил Брейгель, выбора у них все равно не было. Он вообще чувствовал себя до странности спокойно. Настолько, что сам удивлялся собственной невозмутимости. Собственно, ничего ужасного в том, что случилось, не было. За исключением смерти пилота, разумеется. Они были живы и здоровы, у них было тепло и еда. Значит, у них имелись все шансы выбраться из этой проклятой климатической аномалии. Правда, Осипов подозревал, что после этого приключения он долго будет недолюбливать зиму со всеми ее снегами, метелями и морозами.
– Так, может быть, и перестрелка у нас была не с «серыми», а с мародерами? – спросил он у Камохина.
– Я еще в состоянии отличить человека от «серого», – ответил тот, укладывая в рюкзак серебристые пакеты с армейским пайком.
– А «серые» – не люди?
– «Серые» – это «серые». Кто они такие, пускай вон Док разбирается. Это по его части.
– Я еще ни одного «серого» не видел, – недовольно буркнул Орсон.
– Ну, будешь продолжать в квесты ходить, так непременно увидишь, – пообещал Брейгель.
– Что-то меня эта идея более не привлекает, – Орсон патетично раскинул руки в стороны. – Мне, как биологу, здесь нечего делать! Я даже труп вскрыть не могу!.. Да и зачем? И без того ясно, от чего все они умерли.
– Это первый квест нашей группы, – объяснил Камохин. – Можно сказать, тренировочный. Поэтому и зона была выбрана, что попроще. Собственно, нам тут и делать-то нечего было, кроме как пакаль отыскать. И если бы не мародеры, тудыть их в грязь… Есть такие зоны, в которых биологам одно раздолье. Аномалии бывают не только климатические. Так ведь, Док-Вик?
– Пространство и время на пару сошли с ума. – Осипов закинул полупустой рюкзак за спину, защелкнул крепление на груди и попрыгал, чтобы проверить, хорошо ли подогнаны лямки. – И вытворяют, что хотят, не подчиняясь никаким законам и правилам. Поскольку теоретически число возникающих разломов пространственно-временного континуума ничем не ограничено, то и вариантов того, что можно встретить в той или иной аномальной зоне, практически бесконечное множество. Наша зона, пожалуй что, действительно одна из самых простых и незатейливых возможностей невозможного.
– Значит, чисто теоретически, в одной из аномальных зон я могу встретить своего давно умершего прадедушку? – спросил Брейгель.
– Чисто теоретически, Ян, ты можешь встретить даже себя самого, – улыбнулся под маской Осипов. – Вот только практически вероятность такой встречи ничтожно мала.
– Нет, встретиться с самим собой я бы не хотел, – подумав, отказался от такой перспективы фламандец.
– А я бы встретился, – сказал Камохин.
– Зачем? Чтобы сказать самому себе все, что ты о себе думаешь?
– Чтобы понять, что я собой на самом деле представляю.
– То есть человек ты или «серый»?
– Скрупулезно подмечено, Док-Вик. – Камохин направил на Осипова указательный палец. – Ну что, товарищи ученые, готовы?
– У меня автомат заклинило, – сообщил Орсон.
– В каком смысле?
– Вот эта штука не дергается.
– Ты же проходил подготовку, Док!
– Есть вещи, которые просто невозможно запомнить!
– Эта штука, Док, называется «затвор». И дергать его не надо, потому что он у тебя уже взведен. Теперь для того, чтобы открыть огонь, тебе лишь нужно снять оружие с предохранителя. Знаешь, как это сделать?
– Вот так?
Орсон опустил планку предохранителя.
– Вот только не нужно при этом направлять ствол мне в живот! – Брейгель поднял руку в предостерегающем жесте.
– Извини. – Орсон опустил ствол автомата.
– Поставь автомат на предохранитель, Док.
Команды стрелять не было.
– Да, конечно. – Орсон поднял планку предохранителя в исходное положение.
– Все, выступаем. Идем быстро, на всякую ерунду не отвлекаемся. Я впереди, ученые – за мной, Брейгель – замыкающий. Док-Вик, ты включи инфрасканер и детектор движения. И постоянно следи за показаниями. Если эти драные мародеры мотаются по городу в своих мотосанях, есть шанс снова с ними встретиться. А нам это совершенно ни к чему.
– А как же он? – кивнул на мертвого пилота Осипов.
– Он? – Камохин через плечо посмотрел на оставшийся за спиной вертолет. Как будто не понимал, о ком идет речь? – Он останется здесь.
– Его заберут те, кто прилетят за аппаратурой?
– Если сочтут нужным.
Если сочтут нужным…
Осипов уже не знал, как к этому относиться. Он не понимал, правильно это или нет. Но он не чувствовал себя запутавшимся. Мир сошел с ума. Для того, чтобы самому сохранить разум, нужно было воспринимать то, что происходило вокруг, как должное. Хотя бы только потому, что изменить что-либо было невозможно.
