– Пятки, – напомнил Осипов.
– Да, конечно, – коротко кивнул Орсон.
– Головой не дергай!
Биолог молча поджал губы.
– Давай.
Англичанин переместил в сторону левую ногу, перенес на нее большую часть веса тела и подтянул правую. – Медленнее! – показал ему ладонь Осипов.
Орсон сильнее прикусил губы. И, чтобы сосредоточиться, на секунду опустил веки.
– Не закрывай глаза! – тут же прикрикнул на него Осипов. – Ты должен видеть, куда идешь!
– Да, конечно, – процедил сквозь зубы Орсон.
Он сделал еще один шаг. Очень плавный, как ему показалось.
– Медленнее, Крис, – сделал успокаивающий жест рукой Осипов. – Чуть-чуть медленнее и более плавно.
Орсон почувствовал, как внутри у него поднимается волна раздражения. Его выводило из себя все – темнота вокруг, мерцающие огни фонарей, уродливые, бессмысленные картины на стенках… А больше всего – то, что у него есть очень хороший шанс оказаться поджаренным. До хрустящей корочки. И тогда он станет похож на тот замечательный стейк, который он ел полгода назад в Лондоне в пабе «Полковник Гриндж», что на Грейт-Рассел-стрит. Увы, то, что называется стейком в России, по сути, таковым не является. Здесь это всего лишь кусок мяса, зажаренного скорее плохо, чем хорошо. Но в любом случае это не стейк… И сам он, поджарившись, будет похож вовсе не на стейк… Curse! Что за мысли лезут в голову!.. Не о том сейчас нужно думать, не о том…
А о чем?..
Ну, например, о розах… Почему бы и нет?..
Нет, розы – это не то! Срезанные цветы всегда вызывали у него раздражение. А сейчас он видел перед собой не цветущий розовый куст, а срезанные, небрежно сунутые в вазу цветы. Умирающие растения, распространяющие вокруг себя флюиды смерти… Стоп!
Лучше – о собаках… Или о кошках?..
Так, о кошках или о собаках?..
Первые – царапаются, вторые – кусаются. И первые и вторые линяют, оставляя на диванных подушках клочья шерсти.
Мерзость!..
Bloody Hell!..
К черту все!
Нужно думать о чем-то нейтральном. О чем-то, что не вызывает никаких ассоциаций. Не давит на мозг. Ну, например…
Очень злой джентльмен из Лати
Пробрался раз на кухню в ночи.
Не включив даже свет,
Съел он сорок котлет.
Вот такой джентльмен из Лати.
Да, именно так! Очень даже неплохо! Или, лучше сказать, – то, что надо!..
Оказавшись по другую сторону экрана, Орсон отлепился от стены, повел плечами, картинно раскинул руки и торжественно продекламировал:
Гражданин из округи Толидо
Был за палец укушен ставридой.
Он сказал: Черт возьми!
Нету большей беды,
Чем ставрида в округе Толидо.
– Здорово, – выслушав его, кивнул Камохин. – Нет, в самом деле здорово… Только к чему ты это, Док?
– Ни к чему! – счастливо улыбнулся биолог. – Просто так!
– Ах, просто так, – кивнул Камохин и озадаченно прикусил губу. – Но ты ведь на что-то намекаешь?
– Нет, – отрицательно качнул головой англичанин. – Значит, на кого-то?
– Игорь, это просто стихи! – чуть наклонился вперед очень всем довольный и оптимистично настроенный англичанин. И радость его была проста и понятна – он все еще оставался самим собой! – Понимаешь?
Камохин как-то странно посмотрел на биолога, показал ему два пальца, расставленных буквой V, и сделал шаг в сторону.
Орсон же переключился на Осипова, который как раз собирался присоединиться к остальным.
– Вик, уверяю тебя, это совсем не сложно! Главное, постарайся ни о чем не думать!
Осипов молча показал биологу большой палец и припечатал ладони к стене.
– Что он имел в виду? – шепотом спросил у Брейгеля Камохин.
– Кто? – непонимающе посмотрел на него фламандец.
Камохин взглядом указал на англичанина.
– Когда? – непонимающе сдвинул брови Брейгель.
– Когда говорил что-то там про ставриду.
– Я полагаю, ничего особенного.
– И все же?
– Не бери в голову, Игорь. Это просто стихи.
– Но в стихах должен быть какой-то смысл.
– А в этих нет.
– Почему?
– Это – абсурдистика.
– Тогда какой в этом смысл?
– Абсолютно никакого!
Камохин недовольно поджал губы. Ему казалось странным то, что он не может понять того, что вроде понимают все остальные. Или же они только делают вид, что им понятно, что означает эта история про бешеную рыбу?..
Осипов отошел от стены и отряхнул руки:
– Странное ощущение…
– В каком смысле? – спросил Орсон.
Осипов посветил фонариком на отметку маркера на полу.
– Кажется, что мы валяли дурака. А на самом деле никакого экрана нет.
– Ты так думаешь?..
Орсон достал из кармана одноразовую китайскую авторучку, снял с нее пластиковый колпачок и кинул его туда, откуда они пришли. Тьму подземелья озарило вспыхнувшее пламя, готовое пожрать все и вся. Включая колпачок от китайской авторучки.
– Не показалось, – констатировал Орсон. – Это действительно чертовски хитроумная ловушка. – И, посмотрев на стрелков, как будто специально для них добавил: – Настолько хитроумная, что даже я ее не сразу разгадал.
Брейгель улыбнулся и сделал вполне красноречивый жест рукой – мол, все понятно, что поделаешь, с любым может случиться.
Камохин надел пояс с кобурой и ножнами, обмотал вокруг шеи шемаг, поднял с пола поклажу, перекинул лямку через шею и вскинул сумку на спину. Автомат стрелок повесил на плечо.
– Ну что, пошли?
– А пакаль? – Брейгель указал на то место, на которое указывал дескан. – Мы его не возьмем?
Камохин взглядом переадресовал вопрос Осипову.
– Я бы не стал это делать, – покачал головой ученый. – Если мы заберем пакаль, вся механика ловушки пойдет вразнос. И я даже представить боюсь, к чему это может привести.
– Верно, – поддержал его Орсон. – Как говорят русские, бог заботится о том, кто сам о себе заботится.
Все поняли, что имел в виду англичанин, поэтому никто и не стал уточнять, как на самом деле звучит не совсем точно процитированная им поговорка.
К тому же и чувствовали все себя несколько странно. Или, лучше сказать, непривычно. Темное подземелье, где тени ползали по полу, стенам и потолку, искажая, разламывая, выворачивая наизнанку таинственные многомерные рисунки на плитах, а любые, даже самые тихие звуки раскатывались гулким эхом по узким проходам, казалось, не просто стирало представление о времени, а уничтожало его как таковое. Как физическую величину. Как условную единицу продолжительности любого действия. Как интервал между двумя событиями. Как необратимое течение бытия из прошлого в будущее. Время расплющивалось, растекалось, разламывалось и в конце концов превращалось в нечто противоположное самому себе. Но если так, то что это было? Ну, или хотя бы на что это было похоже?.. На такие вопросы не смог бы ответить даже Осипов. В вопросах космогонии он разбирался не в пример лучше других. Вот только все его знания могли служить очень слабым подспорьем, когда дело касалось не теории, а воплощенных в жизнь всех тех странных, причудливых, зачастую уродливых, невообразимых, немыслимых измышлений теоретиков, в построении своих гипотез опирающихся лишь на математические символы. На безумие это не было похоже, но на мир, вывернутый наизнанку – очень даже.
