Террористы поняли, что к чему, и стали засовывать руку в карман или мешок, чтобы держать палец на детонаторе, но это тоже стало признаком. Если ты видишь человека, одна рука которого засунута в карман или в сумку, и он оттуда ее не достает – дело плохо. Если ты видишь человека, который идет, засунув руки в карманы, это тоже повод приглядеться. Если ты видишь женщину в никабе, одна рука которой необычно плотно прижата к телу и не двигается, – обычно в никабе делается прорезь на боку, не так заметно со стороны, – бей тревогу, может, и успеешь. Даже если просто залечь – тяжесть последствий террористической атаки сокращается на порядок. Если залечь за препятствие, при подрыве шахида ты уцелеешь почти гарантированно – только оглушит. Если схватить шахида и подать команду «Ложись!», вероятно, ты спасешь несколько жизней и посмертно тебя наградят.
Человек, которого я определил как террориста, держал руку в кармане. Правую, которая у большинства людей ведущая.
Одну…
Пять. Пять из десяти признаков, при том, что один устарел, а один не имеет отношения к Италии – здесь нет исламского экстремизма. Если так, то получается пять из восьми, или ноль шестьсот двадцать пять, если произвести простое арифметическое действие. По правилам, принятым в Персии, при наличии четырех признаков из десяти следует бить тревогу, шести – предпринимать немедленные действия. По обстановке.
По обстановке…
Ухватив с подноса официанта бокал, я решительно двинулся вперед. Человек этот, в последний момент то ли услышав, то ли увидев боковым зрением, то ли почувствовав меня, попытался уклониться от столкновения, но я был еще быстрее.
– О… прошу прощения, – сказал я по-русски и тут же перешел на итальянский: – Mi dispiace, signor. Non cosparso?
[23]
Надо было видеть, как он отреагировал на русский язык. Не сказал ни слова, но по глазам вижу – понял. Все понял.
Мы посмотрели друг другу в глаза – и он уступил, даже особо не сопротивляясь. Понял, что охота на сегодня закончена. Выстрелить сейчас я ему не дам, а с другой позиции не получится, потому что я уже знаю его, занять «чистую» позицию не позволю. Да и людей много.
– No, signor, – коротко ответил он, повернулся и начал протискиваться в сторону выхода.
Аж волосы встали дыбом. Отходняк. Господи… это в Италии-то. Что творится…
Черт бы побрал всех этих террористических ублюдков, которые готовы подохнуть сами и не дают нормально жить людям. Как же надоело жить в перекрестье прицела…
– Синьор…
Я повернулся… наверное, излишне резко, едва не расплескав шампанское.
O-la-la…
Ей было около тридцати, судя по осанке – бывшая модель, манекенщица. Темные волосы. Не молоденькая и глупая, а только вступающая в расцвет женщина, только начинающая до конца осознавать свою магическую притягательность для мужчин. От двадцати восьми до тридцати трех, я бы так сказал. Как раз то время, когда молодая щенячья глупость уже прошла, очарование опытной женщины только приходит, тело все еще молодо. На этом балу она явно была королевой, все остальные – так… свободные охотницы на промысле. А вот она не охотится, для охоты она слишком уверенно себя ведет.
Как дома?
– Сеньорита… – Я поцеловал даме руку.
– О… спешу вас разочаровать, но меня так называли лет пять назад. Сейчас я, увы, синьора. Баронесса Микелла Полетти.
Кольца на ней не было, я успел это заметить.
– О, не разбивайте мне сердце столь поспешным признанием…
Баронесса расхохоталась. Смех у нее был просто очаровательный – не регот простолюдинки и не вымученное веселье профессиональной охотницы за кошельками, а очаровательный грудной смех…
– Увы, синьор… увы… Однако признайтесь же и вы… Я полчаса искала кого-то, кто бы представил меня вам… Оказалось, вас никто здесь не знает…
– Признаюсь. Вице-адмирал, князь Александр Воронцов.
– О… вы русский?
Я поклонился:
– И вы… вероятно, новый посол? Фон Граубе просто несносен…
– Синьора, я покинул действительную службу несколько лет назад. Сейчас я здесь с исключительно частным визитом. У меня есть некие дела… в Персии, в Тегеране. Здесь я ищу, с кем можно было бы их обсудить.
– Как интересно… Вы бывали в Тегеране… говорят, там такой ужас творился…
– Сударыня, больше года я справлял там обязанности наместника Его императорского Величества.
Говоря с очаровательной дамой, я смотрел все время ей в глаза. На Персию, на Тегеран, на мое имя она не среагировала. Но она что-то знает. Как я это понял? Да просто – ощущение такое. Это сложно объяснить, но осведомленный в чем-то человек ведет себя несколько иначе, чем неосведомленный. Как говорится, тайна изнутри распирает. Если уметь наблюдать, то можно это и увидеть…
– Я должна вас представить моему супругу. Просто обязана. Вы знаете его?
– Читал… – дипломатично ответил я.
– Он такой умный… Я уверена, вы найдете общий язык. Пойдемте же…
Баронесса с очаровательной непосредственностью, какую допускают только очень красивые женщины, взяла меня за руку и потащила сквозь толпу. Я про себя подумал, что решение не надевать бронежилет скрытого ношения было ошибкой. Если с террористом на приеме удалось разобраться, хотя бы временно, то от злобных взглядов со всех сторон мой пиджак на спине мог вспыхнуть. Интересно, почему в высшем свете столько злобы? Почему дамы, даже те, кто ищет себе богатого мецената, столь злобны? Неужели не понимают, что это отталкивает людей – и одновременно старит…
– Дорогой…
Барон оторвался от разговора. Вероятно, он и в самом деле очень умный – просто деньгами такую женщину не купить.
– Синьоры, позвольте представить – адмирал, князь Воронцов из России. Точнее… из Тегерана…
Барон среагировал. Не хотел этого показывать, но среагировал. Просто что-то мелькнуло в глазах… облегчение, что ли. Думаю, в его ботинке уже достаточно крови…
Барон первый протянул руку.
– Добро пожаловать в Италию, синьор.
Я пожал протянутую руку.
– Благодарю. Спешу заметить – вице-адмирал, к тому же в отставке. Мне ни к чему чужие звания…
– Основатель «Тумана», если не ошибаюсь…
Вот так так…
Я посмотрел на того, кто это сказал. На несколько лет моложе меня, в отличной физической форме, хорошо пошитый гражданский костюм. Чересчур короткая стрижка, бокал держит не правой рукой, а левой, и на левой же находятся часы. Почему-то я заметил, что люди обычно носят часы не на сильной, а на слабой руке – бывает и по-другому, но редко. Часы не совсем обычные – Panerai Radiomir, очень редкие, флорентийской фирмы, первой в мире выпустившей часы для боевых пловцов. Раньше в них вообще использовались радиоактивные материалы, причем такие, что в пятидесятом году все часы пришлось затапливать на глубине в свинцовом контейнере. Сейчас, конечно, такого нет, но это по-прежнему эксклюзив. Они внешне непритязательны – никаких элементов скелетона, нет ни даты, ни дня недели, крупные, светящиеся в темноте цифры. Но там механизм Rolex, лучший в часовом мире. И что-то мне подсказывало, что эти часы молодому человеку (хотя какому, на хрен, молодому) выдали бесплатно…
