– Ненавистного для вас, мадам, и тех господ, которые с нетерпением дожидаются смерти короля, потому что не видят вокруг ничего, кроме собственных интересов, но не интересов страны. Еще вчера Ришелье заставлял их дрожать. Сегодня его избегают, словно зачумленного. Завтра по пути на эшафот будут бросать в него камнями, гнилыми фруктами, грязью, если только не решат, прибегнув к помощи какого-нибудь пособника, прирезать в собственной комнате под покровом ночи. Не следует забывать, что он принц церкви и эшафот ему потребуется очень высокий!
Мария вздрогнула. После страшной смерти Шале слово «эшафот» вызывало в ней ужас. Кардинал был совсем близко, и Габриэль дотронулся до руки Марии:
– Нам лучше удалиться. Не стоит мешать его раздумьям…
– Я вижу, некоторым до этого нет никакого дела. Действительно, в одном из окон дворца она заметила группу смотревших на Ришелье придворных льстецов. Слышен был и их смех. И это стало для Марии своего рода знаком: вместо того чтобы, как того советовал мушкетер, удалиться, она направилась к кардиналу и обратилась к нему.
– Простите, что прерываю ваши мысли, ваше высокопреосвященство, – сказала она своим прекрасным чистым голосом, – но мне хотелось бы узнать от вас последние известия о короле.
Ришелье вздрогнул. Глаза его удивленно посмотрели на обратившуюся к нему с несвойственной ей кротостью молодую женщину.
– Они не совсем приятны, госпожа герцогиня, – сказал он негромко. – Король попросил последнее причастие. Брат мой отправился с тем в церковь Святого Иоанна, королевы предупреждены.
– Ах, какие печальные новости! Мне искренне жаль!
– Особенно если помнить, что сегодня Его Величеству должно исполниться тридцать…
– И то правда, в этот день нам должно готовить цветы и поздравления…
Затем она осмелилась спросить, глядя Ришелье прямо в глаза:
– Мсье кардинал, что вы собираетесь делать в случае, если так случится, что Господь приберет нашего монарха к себе?
На тонких губах кардинала обозначилась улыбка, на этот раз чуть ироничная:
– Не думаю, что мне будет предоставлен выбор. За меня решат, будьте уверены…
– Так зачем же ждать, пока решат…
– Бежать? Нет! Что бы ни было мне уготовано, пускай даже то же, что и Кончини, я все стерплю. Потому как на все воля Господня!
– На вашем месте я бы на это не надеялась. Сам Господь весьма пожалел бы, повстречай он на своем пути нашего хранителя печати.
В некогда властных, как помнилось Марии, а ныне усталых глазах вспыхнули веселые искорки:
– Что ж, названному министру теперь придется молиться как Господу Богу. А монарх, которого вы получите, будет кем угодно, только не монархом.
Мария поморщилась: этого напыщенного ханжу Марьяка, угодливого льстеца, столь не похожего на своего брата-маршала, она не выносила. И потому не сдержалась и высказалась:
– Не теряем ли мы, ваше высокопреосвященство, честь и веру? Почему это их просьбы должны быть услышаны, а не ваши? До тех пор, пока король дышит…
– Вы хотите сказать, что не все потеряно? Вы верите в чудеса?
– Помимо веры, есть еще надежда!
Некоторое время они в полной тишине смотрели друг другу в глаза. И герцогиня вовсе не ведала, что тому, кого она представляла заклятейшим из врагов, она теперь помогает собраться с духом, подчиняясь при этом одному из тех порывов, что и составляли ее суть. Это, однако, не означало, что ей не хотелось заручиться его дружбой. И она чуть было не сказала ему об этом, но Ришелье опередил ее и с едва заметным поклоном тихо произнес:
– Благодарю, мадам, этого я не забуду!
И пошел своей дорогой… В тот же день мадам де Шеврез чуть было не решила, что обрела пророческий дар: причастившись, как он думал, в последний раз, король почувствовал себя лучше.
Ночь он проспал спокойно, но наутро ему стало хуже некуда. С одиннадцати вечера Людовик XIII потерял много крови, он будто освобождался от нее. Он потребовал от Сегена, одного из своих лекарей, сказать ему, скоро ли наступит смерть. Тот отвечал, что надежды более нет. Во всех храмах Лиона шли нескончаемые службы. Свой приговор король встретил с поразительным хладнокровием. Снова исповедовался у отца Сюфрена, причастился, затем обратился ко многим коленопреклоненно собравшимся возле его ложа:
– Я прошу у вас прощения за все, чем вас обидел, и не успокоюсь до тех пор, пока не буду знать, что прощен вами. Прошу передать это всем от моего имени.
Жестом подозвал к себе королеву, поцеловал ее, но был настолько слаб, что не смог сказать ей и двух слов. Медики, посовещавшись, сделали ему из правой руки кровопускание. Все ожидали последнего вздоха…
Вместо этого произошло очередное испражнение, с кровью и смрадное, отчего ближайшее окружение уверилось, что причиной тому была чума, подхваченная на границе, она-то и погубила короля. О том и доложили королеве-матери, отчаянно боровшейся с горем и предпринимавшей героические усилия, чтобы не потерять сознание: она сказала, что придет, когда все закончится… В дальнем углу комнаты в подчеркнутом одиночестве молился кардинал…
И вот когда в очередной раз унесли испачканные простыни и застелили свежее белье, Людовик XIII глубоко вздохнул, но вздох не стал последним, как только что могло показаться.
– Мне лучше, – услышали все с изумлением. – Кажется, я голоден…
Кардинал медленно выпрямился, поискал глазами распятие в изголовье короля. Был он при этом бледнее смерти, однако рука, осеняющая себя самого крестным знамением, не дрожала.
– Просто чудо! – тихо произнес он, сам еще в это не веря.
И тем не менее Людовик XIII выжил. На самом дел его не затронули ни тиф, ни холера, никакая другая страшная зараза. С ним случился абсцесс кишечника, но столь сильный, что чуть было не отправил его на тот свет. Однако нарыв прорвало, что спасло жизнь королю… и Ришелье и повергло интригующую клику со стороны королевы-матери в оторопь. Они смотрелись комично и омерзительно, поскольку тут же принялись утешать друг друга, предрекая королю долгое выздоровление. Если произошло то, что произошло, почему бы не приключиться рецидиву?
Решила не мешкать с делами и Мария Медичи. Отбросив маску, она на следующий же день явилась к изголовью сына и потребовала устранить от дел кардинала, приписав тому вину за все беды, свалившиеся на короля и королевство. Ее вопли вновь обострили недуг настолько, что Людовик XIII вынужден был перебраться в Белькур, прекрасное жилище мсье де Шапонэ. Не смирившись, она явилась и туда, возобновив нападки крайне настойчиво, ничуть не беспокоясь о состоянии больного. Чтобы избавиться от подобных сцен, Людовик сослался на плохое самочувствие, не позволявшее ему принимать решения. Переиначив это в некое согласие, королева-мать оставила его в покое. В октябре, окончательно поправившись, он взял путь на Париж.
