— Уймись, Зорро. Те были белые, а действовали и двигались, как будто прошли военную выучку. И они искали меня.
— Ты сказала, они всех там порешили.
— Да, поскольку те там оказались, но мишень не они, а я.
— Откуда же они узнали, что ты в зоне?
— Да мало ли. Тот, кто ими командует, мог следить за мной. Воздушную слежку установить достаточно просто. Или они засекли мой разговор с Заком. Зак мог упомянуть о месте, куда мы направляемся. Они просто выждали, чтобы я вошла туда, и начали свою операцию.
— Ну, не знаю, Джен. Это уж как-то через край.
— А ты подумай. Где еще можно провернуть такую операцию, зная, что полиция тебе не помешает? Они знали, что я не подключена и помощь вызвать не сумею. В зоне компьютерной связи нет. И что бы ты стал делать, если бы я не вернулась? Летучий отряд — мысль хорошая, но никто бы тебе этого не разрешил. Особенно если бы мое тело, изрешеченное пулями и избитое прикладами, нашли бы на каком-нибудь виадуке Голливудского шоссе.
— Но из-за чего все это? В чем причина?
— В Риве Барнс. В Сьюзен Бентсен. В мотив отчасти должны входить и деньги. Большие деньги, как во всей этой истории.
— Кстати: Джереми Бентсен заглох окончательно. Совершенно не желает сотрудничать. Похоже, он не прочь похоронить старую клячу и получить страховку — привет, мол, бэби, жизнь продолжается.
— Не выяснили, что там делал детоубийца?
— Кто-кто?
— Эразм Трейнор. Трус, убивший Аду Квинн.
— Безопасность «Уотерс Индастриз», похоже, заботится обо всех.
— Даже о внештатном юрисконсульте?
— Возможно, он приехал с адвокатом.
— Гм-м. Тогда еще вопрос.
— Ну-ну?
— Был он там, когда ты прибыл на место?
И лишь во время второго визита я поведала детективу Тренту о Фредди Барнсе. Барнса следует считать подозреваемым, пока не будет доказано обратное.
— Он горец, Деррик. И умеет стрелять. И поимел сестричку по меньшей мере один раз — так он говорит.
— И еще?
— Он способный.
— Способный на что?
— Ах как смешно. Вспомни, что Рива умерла без видимой причины.
— А Сьюзен Бентсен? На ней что — в стрельбе практиковались?
— Спроси что полегче. При чем тут, например, Эдди Рейнольде?
— Ты намекаешь на то, что это серийный убийца?
Будь осторожна. Не надо, чтобы он узнал слишком много.
— Не знаю. У нас все еще нет мотива.
— И если у Фредди Барнса нет богатых друзей, готовых на все ради робкого горца, нам нечем мотивировать появление команды особого назначения, которая чуть не укокошила тебя в Южном Централе.
— Остынь, Деррик. За то мне и деньги платят.
— Нам заплатят обоим, если будет результат.
Он воображает нас вдвоем на Французской Ривьере, на моторной яхте, достаточно устойчивой, чтобы не проливать красное вино на тиковый настил.
Хорошо, что хотя бы один из нас способен еще мечтать, Деррик. Я-то знаю — принцев нет.
Молодой доктор, в мыслях у которого была только куча пациентов и девушка, с которой он слишком редко виделся, пришел ко мне на третий день. За ним следовал интерн.
— Хочу поговорить с вами, мисс Шестал.
— Говорите — я как будто никуда не собираюсь.
Доктор довольно симпатичный на вид. Хочет специализироваться на инфекционных заболеваниях. Хочет спасти человечество. Он придвигает стул и садится. Интерн, ухмыляясь мне, подает ему карту.
У меня внезапно пропадает желание читать их мысли.
— Центр инфекционного надзора в Атланте особенно пристально наблюдает за телепатами, — начинает доктор Николсон. — В частности за «лошадками».
— Я — бывшая «лошадка».
Доктор смотрит на меня пристально, не улавливая, видимо, разницы.
— Бывшая, говорите?
— Да. Теперь я сотрудничаю с полицейским управлением, с отделом по расследованию убийств.
Душку доктора это удивляет.
— Каким образом?
— Помогаю опознавать преступников путем проникновения в последние мысли жертв.
— Вот как? Но для этого требуются способности такого уровня, которыми ни одна «лошадка» не обладает.
— Это верно. — «Рай».
— Но зачем же вы пошли в «лошадки» с таким телепатическим даром?
Один из ключевых вопросов моей жизни. Что, собственно, приключилось со мной в ту ночь? Кое-что я помню, кое во что не могу поверить.
— Это было давно. — Что-то таится там, под фальшивыми облаками «Рая», что-то, о чем я предпочла бы забыть. Что-то связанное с переживаниями пятнадцатилетнего подростка — плохое, очень плохое.
— Но почему убийства? — вполголоса произносит доктор.
— Простите?
— Нет, ничего. У вас несколько необычная история. Поводом для этой беседы послужили кое-какие дополнительные тесты, проведенные нами. — Сия многозначительная фраза, повисев в воздухе, медленно опускается на пол. Он ждет какой-то реакции с моей стороны, вопроса, но я молчу, и доктор продолжает, прочистив горло: — Прежде чем перейти к техническим аспектам: известно ли вам, как объясняются ваши способности с точки зрения биологии?
— Нейропередающие клетки в мозгу. Я как-то улавливаю их сигналы.
— Верно. А известно вам, почему? Я качаю головой.
— Ваш талант, насколько это известно науке, основан на генетическом полиморфизме, преобразующем одну из аминокислот в белок, называемый прионом. Полиморфизмом называется легкое отклонение в нуклеотидной последовательности специфического гена — такие гены именуются аллелями.
Так называемые нормальные прионы крепятся к поверхности нервных клеток. У телепатов прионы прикреплены к мембранам клеток не столь прочно. Это, как принято считать, намного повышает электрическую активность нервных клеток, особенно клеток мозга. Эта повышенная активность как-то усиливает вашу восприимчивость к нейропередающей активности других людей — как именно, еще неизвестно. Понятно пока?
— Вроде бы.
— Это хорошо. К сожалению, прионы — очень нестандартные соединения. У овец, например, их аномальные формы вызывают злокачественную чесотку. У человека некоторые прионы служат причиной довольно редких мозговых заболеваний — например, грибковой энцефалопатии. Хуже того — мы пока не сумели выделить иного переносчика болезни, кроме самого белка.
— Вы хотите сказать, что и я больна, поскольку я телепатка?
— Не все так просто. Вы являетесь телепаткой потому, что некоторое генетическое отклонение наделило вас особым видом белка. Лабораторные тесты показывают, что в некоторых организмах болезнетворный прион каким-то образом преобразует ваш собственный прион в патогенный. У «лошадок» повышенная электрическая активность мозга во время секса иногда преобразует телепатический прион в патогенный спонтанно.
