День выписки. Три недели мерзостной больничной еды, вредных сестричек и приставучих докторов меня лично излечили бы даже от смерти. Выпустите меня отсюда!
Деррик приходит с букетом цветов, чтобы отвезти меня домой. Диди приходит со списком того, что я должна выполнять для разработки запястья, и со срочными посланиями от заброшенных мною клиентов. Ах, Дидс. Что бы я делала без твоей уверенности, что мне еще долго жить?
— Возможно, вы были бы беднее, но счастливее, босс.
Вместе с Дерриком и Диди я спускаюсь вниз. Диди распорядилась, чтобы мой счет переслали в «Уотерс Индастриз» (это, конечно, не шесть миллионов, но четыреста страниц машинописного текста тоже не кот начхал). Я отказываюсь от кресла на колесах — в основном потому, чтобы Деррик и Диди не подрались из-за того, кто его повезет.
— Мисс Шестал?
Я оглядываюсь. Незнакомый мужчина в костюме.
— Будьте так любезны, пройдите со мной.
Вся кровь у меня холодеет. Может, он из прокуратуры и мне хотят задать еще пару вопросов? Может, Ричард раскололся?
Он ведет меня через комнату ожидания к выходу, Диди и Деррик следуют за нами. Комната набита битком — не людьми, но цветами. Буквально набита. Пахнет, как в ботаническом саду. Красота — и я сразу чую, что дело нечисто.
— Я не совсем пони…
— Знак внимания от мистера Уотерса. В эту дверь, будьте любезны. — Ну да, конечно. Это запах нечистых денег.
Дверь ведет в иной мир — на улицу, залитую дымным солнцем. Два моих конвоира следуют за мной по пятам.
Ричард Уотерс стоит у распахнутой дверцы лимузина с единственной кроваво-красной розой в руке. Он нежно берет меня за руку, целует в щеку — его сознание точно гранитный утес благодаря тридцати кубикам ситогена.
— Уговор остается в силе, — тихо говорит он. — Я был в Египте.
— А мне нужны мои деньги, — улыбаюсь я. Его, как видно, не удивит и то, что в уговор не входило. В лимузине так прохладно, что не помешал бы свитер. Диди и детектив Трент остаются позади с открытыми ртами.
Речь не о сексе, Дженни. Речь о власти. О том, что составляет обратную сторону этого вонючего мира. О том, что только деньги могут дать. Позволь мне показать тебе все это.
Последующие три недели проходят в каком-то вихре. Я приобретаю близкое знакомство со Способами Передвижения Богатых и Знаменитых. Я узнаю самолеты фирмы, на которых мы летаем, по деталям обстановки и по акценту экипажа. Моя любимая стюардесса — Вера, она служит на большом «Гольфстриме», выполняющем трансатлантические рейсы.
Ричард неизменно добр и заботлив. Его прикосновения, хотя и говорят о многом, не выходят за дружеские рамки — впрочем, та рука на моем плече на берегу Ипанемы… Под деловыми костюмами у него твердые мускулы, и он классно смотрится в узких плавочках. Странно все устроено. Захоти он меня — я пустилась бы наутек.
Я удрала бы далеко. Но он вызывает у меня такое чувство… может быть, он в чем-то одинок? Или почти во всем? Я могу понять это ощущение изоляции — реальный мир, взять хотя бы Рио, выглядит угнетающе за кольцом личной охраны. Золотые часы на руке у Ричарда могли бы обеспечить месячным пропитанием пятьдесят жителей этого города — бедность здесь так и бьется о фаланги охранников. Но Ричард, похоже, не просто одинок — он один в этом мире.
В Москве холодно и чисто. Мы сделали здесь короткую остановку, чтобы Ричард мог поболтать с президентом республики. Он говорит что-то о возобновлении союза Украины с Россией и о снижении цен на продовольствие — и все присутствующие, включая меня, смеются. В Париже я уже побывала, но Ричард исправно осматривает со мной все достопримечательности.
Ах да. Деньги. Ту карточку переправили в мой офис из аэропорта в день нашего отъезда. При первой же посадке Диди сообщила мне, что там значится только сумма с кредитньш кодом впереди, со смеющейся рожицей в каждом из нулей. Ричард стал мне как-то понятнее теперь, когда к моему одиночеству и страху прибавился достаток. В каком-то смысле Ричард прав: секс в мире мало что значит. Мир страдает от недостатка любви, он страдает под властью никого не любящих мужчин и женщин, летающих вокруг света на личных самолетах.
Жаль, что деньги не могут купить мне побольше времени. Ричард приспособился не обращать внимания на провалы в моем внимании, на то, что я порой спотыкаюсь, проходя паспортный контроль. Что ж, хотя бы судорог пока нет. Если верить Николсону, это последний рубеж обороны моего мозга перед началом конца. У овец злокачественная чесотка вызывает дегенерацию мозговых тканей. Долго ли мне еще жить? Долго. Скоро ли я начну умирать? Скоро.
Ричард не перестает быть бизнесменом, который занимается международными делами своей фирмы, и мы скачем с банкета на банкет. Он мастер вести переговоры и воспринимает тончайшие нюансы настроения своих собеседников столь же легко, как я могла бы воспринимать их мысли. Я прошла ускоренный курс по предмету «Уотерс Индастриз». Ночами я лежу в своей роскошной постели и думаю о Ричарде в его апартаментах в том же коридоре или на другом этаже. Вся эта роскошь делает нас еще более одинокими.
В такие ночи страхи, которые я испытываю на предмет своей болезни, усиливаются, как жара в летний день — она легче воздуха, но давит куда сильнее. Мысли об одинокой смерти, о тщете всего этого, обо всем, чего я была лишена, переполняют меня, словно я воздушный шарик, готовый лопнуть. Есть что-то невероятно фаталистическое в попытках убежать от себя самих или от других. Есть что-то невероятно ущербное в мечтах о побеге на реактивном самолете или об уходе в наркотик, в собственную неполноценность. В наивности своей мы не ведаем, что от себя не убежишь. В гордыне своей мы отрицаем, что всякая радость недолговечна.
<и никакое самоусовершенствование не поможет продлить кайф>
Когда я дотрагиваюсь до его чертова плеча под чертовым превосходно сшитым костюмом на каком-нибудь гала-приеме по случаю суперсделки, я надеюсь передать Ричарду, как мне его жаль. Взамен я ожидаю такой же жалости от него; я верю, что он так же способенжалеть, как я способначитать чужие мысли.
Все хорошее когда-нибудь кончается. Мы совершаем круг над Лос-Анджелесским аэропортом, ожидая посадки — большой «Гольфстрим» слишком тяжел для частной дорожки, которую Ричард использует для самолетов поменьше. Объявлено загрязнение пятой степени, вызванное колебаниями температуры и обширным неконтролируемым пожаром в Южном Централе.
Делая круг, мы видим черные столбы дыма над очагами возгорания и войска национальной гвардии, выстроенные по периметру мертвой зоны. В новостях говорят, что им приказано стрелять на поражение по всем, кто попытается вырваться оттуда, и я с чувством вины думаю о Заке Миллхаузе и Эдди Рейнольдсе, попавших в этот огненный ад. Нельзя представить себе более угнетающий конец для столь великолепного побега — и снова и снова, каждый раз, когда самолет ложится на крыло, я вижу под собой все ту же истерзанную пылающую землю.
