— Где Хелене?
— Прихорашивается. Я не хочу разговаривать о ней.
Снизу доносятся звуки флейты Хасана. Простая фраза повторяется, развивается. Я не отвожу взгляда от Мартина.
— Прекрасно. А о чем хотите?
— О вас. Вижу, Кэтрин, вы чувствуете себя здесь как дома.
Сначала я думаю, что Мартин говорит об этой комнате. Но смотрит он на меня, а не на хранилища. Его глаза липнут к моим ногам и волосам. К моей груди. Как мухи, успеваю я подумать.
— Но мы оба так себя чувствуем, правда?
Это задевает его сильнее, чем мне хотелось. На миг он выглядит разозленным всерьез, на щеках ходят желваки. Потом улыбка постепенно возвращается. Он снова смотрит на часы, чтобы отвести от меня взгляд.
— Да, конечно. Увидимся за ужином?
— Мне нужно питаться.
— Отлично. Буду с удовольствием ждать, — говорит он, но выражение лица свидетельствует о другом.
Я провожаю Мартина взглядом. Убедившись, что он ушел, сажусь и пересчитываю жемчужины. Две исчезли вместе с улыбающимся Буддой. Все остальное как было. Вокруг меня — стоящие на полу ящики. Передо мной — семена рожкового дерева, уравновешенные на чашах весов.
Поднимаю взгляд на хранилища. Ряды ящиков тянутся за пределы света лампы. Где-то в них есть сведения о «Трех братьях». Это похоже на игру. Угадаешь, какой ящик тебе нужен, и у тебя будут основания продолжать поиски. Не угадаешь — и обнаружишь то, чего никогда не собиралась искать. Пьяного с ножным протезом. Вырезанную на агате сцену изнасилования. Парня, крадущего жемчужины у старухи, которая любит его. Отвратительные вещи. Я все еще сижу там, когда часы бьют семь.
На ужин прихожу с опозданием, одетой не совсем в соответствии со случаем. Мартин надел вечерний костюм и массивные золотые часы, Хелене и Ева в жемчугах. На девушке тонкая нитка искусственно выращенных жемчужин, на старухе толстая, темная. Что касается меня, то я ухитрилась обуться. В этом каменном доме так бывает каждый вечер. Усаживаюсь за тускло освещенный стол и смотрю на них — на старуху, на юную парочку, нарядившихся к вечеринке, где никто ничего не празднует. Хасан подает еду.
— Значит, — говорит Мартин, не поднимая глаз от тарелки, — вам, Кэтрин, нравятся наши фамильные сокровища.
— Камни.
— Сокровища. — Он сопровождает возражение кивком. — От латинского jocus. На вашем языке оно означает шутку, насмешку, издевку. Досужие выдумки. — Режет мясо. — Какие досужие выдумки можете поведать нам, Кэтрин?
Глётт бесцеремонно вмешивается:
— Кэтрин! Жемчужин не надели только вы.
«Подождите своей очереди», — хочу сказать, но молчу. Она еще не пьяна. Глаза ее в тусклом свете смотрят угрюмо. Хелене поднимает взгляд, словно начинается веселье.
— Не заметила, — говорю.
— Это так.
— Не вижу, чтобы Мартин надел свои.
— Мартин, — говорит, сдерживаясь, Ева, — мужчина. Жемчужин у него нет.
— Удивительное дело. Поэтому он надевает «Ролекс», а мы должны носить выделения моллюсков. В такую жару. — На столе открытая бутылка вина. Наливаю себе. — Не думаю, что по отношению к нам это справедливо. Как по-вашему, Хелене?
Она молча перебирает пальцами ожерелье. Разговор, как всегда, угасает. Хасан приносит суп с лимоном и яйцами, тушеные овощи, кебабы, политые свежим соком сумаха. Вкусная еда, хорошо приготовленная. Ничего дорогого или импортного, кроме вина. Напротив меня Мартин и Хелене жуют с аппетитом любовников. Сама Глётт ест мало. После супа Хасан подает ей стакан горячего молока. Она медленно пьет его, не выказывая ни удовольствия, ни отвращения.
Хелене отодвигает тарелку. Волосы ее от вечерней жары стали мягкими. Она курит, пока Мартин доедает. Улыбается, но глаза скучающие; улыбка просто напоказ. Размышляю, много ли она знает и как к этому относится. Когда Мартин заканчивает с едой, Хелене вздыхает так громко, что это напоминает отрыжку.
— Danke, Eva!
[15]
— Лицо Мартина раскраснелось от вина. В вечернем костюме у него щегольской, бессмысленный вид биржевого маклера или адвоката. Говорит по-немецки он нетвердо, но в голосе слышится улыбка. — Еда была восхитительной.
— Такой же, как всегда.
— Напротив. По своему обыкновению, ты скромничаешь. — Говорит он так, словно меня здесь нет. Ничем не показываю, что мне это понятно. — Какие планы у тебя на вечер, Ева? Можно поиграть в карты… втроем. Еще рано. Или ты могла бы показать нам свои жемчуга.
— Завтра. Сегодня хороший фильм по спутнику.
— Можно посмотреть его вместе.
— Нет.
Глётт помешивает молоко и не смотрит на Мартина. Когда он встает, лицо его окаменело от гнева.
— Ну, тогда завтра.
Он дожидается, когда Хелене загасит сигарету, потом произносит пожелание доброй ночи по-английски и по-немецки. После их ухода Хасан уносит фарфор и хрусталь. Убрав со стола, больше не возвращается. Я наедине с отшельницей. В кухне слышится только монотонное гудение посудомоечных машин. Через открытое окно доносится далекий уличный шум.
— Вы очень невежественны.
Голос Евы громко звучит в тишине. Поднимаю взгляд. Она смотрит на меня блестящими нездоровыми глазами.
— В чем?
— Вот в чем. — Она берется за свое ожерелье и встряхивает его. — Довожу до вашего сведения, что это жемчужины из пресноводной мидии Маргаритафера. Большая редкость. Мидия способна жить целый век. Сто лет, чтобы произвести одну хорошую жемчужину. К этому следует относиться с почтением.
— Прошу прощения, Ева. Если мне жемчуг не нравится, ничего поделать не могу. — Она молчит. Я наблюдаю за ней, наглухо замкнувшейся, серой. Устрицей в прошлой или будущей жизни. — «Довожу до вашего сведения»? — повторяю я.
Еще минуту она дуется. Когда улыбается, я рада этому.
— Со временем вы поймете, что не всегда бываете правы. — Поднимает свое питье. — Его готовит мне Хасан. Знаете, что это такое?
— Растворенный в уксусе жемчуг.
— Не говорите глупостей.
— Кипяченое молоко. Коровы есть и в Англии.
— Вот видите? Уже не правы. Это молоко с порошком корня орхидеи. Попробуйте. Оно придаст вашим щекам румянца.
— Мне румянец не нужен.
— Он бы вам не повредил. Как мои камни?
— Неважно.
— Что может быть неважно с камнями? Им недостает румянца? Готова к любой неожиданности.
Я могу не говорить ей. Могу уйти завтра, вернуться в Стамбул и начать все снова. К таким неудачам я привыкла, и Глётт не узнает о происходящем до того дня, как войдет в ту комнату и обнаружит, что ящики пусты, а Мартина нет. Так будет легче, по крайней мере для меня.
