— А Ноя они как повязали? — спросила Таня Бисянка.
— С Ноем все просто, — не замедлил с ответом Борис, — разбудили его стуком в дверь, а как высунулся — оглушили. Дальше — дело техники. Курбаши в этом не участвовал. Ной его не видел. Но слушайте дальше. Глушили свои жертвы они вот такими кистенями.
Сержант положил на стол предмет, у которого на короткой деревянной ручке был привязан грушеобразный кожаный мешочек.
— Вот здесь, — постучал Борис пальцем по мешочку, — горсть свинцовой дроби. Если резко ударить по голове, то дробь растекается по черепу и не проламывает кости, но глушит надежно и надолго. Начали они с крайнего номера от окна. В два кистеня оглушили спящих Анфису и Сажи. Но с Сажи у них промашка вышла. То ли у тебя в голове сплошная кость, — кивнул он чеченке, усмехнувшись, на что та обиженно поджала губы, — то ли они слегка промахнулись и ударили вскользь. И ты очнулась раньше рассчитанного времени, когда они упаковывали Анфису. Кстати, ты халат-то когда успела накинуть?
— Я в нем спала, — ответила чеченка, гордо вскинув подбородок.
— А дверь запертую как они умудрились открыть? Это же не ключ, а щеколда? Я сама ее запирала. — Напор Анфисы на сержанта был лют.
— Вот таким крючком, — спокойно показал Борис приспособление из толстой проволоки. — Потихонечку, полегонечку, не создавая шума, сдвинули через замочную скважину. А дальнейшее, наверное, всем уже известно. Сажи удалось вырваться в коридор и шумнуть. На шум выскочил, аки древнегреческий полубог, Жора и палкой убил Рицая, затем связал боем Тачи, а тут уже и я подоспел.
— А ты-то как в «Ковчеге» так быстро оказался? — поинтересовалась Катя слегка ехидным тоном.
— Да задержался он у нас допоздна, вот я ему ключ от склада и выделила, — твердо сказала Ингеборге. — Какие еще вопросы?
Тут я понял, что Ингеборге — в полном курсе, с кем Борис провел ночь. Блин, заговор на заговоре. Сплошные тайны стамбульского двора. Один я все узнаю последним. Если вообще узнаю.
Захотелось грязно выругаться, но сказал другое:
— Вопросов нет. Есть сообщение. У Бориса Доннермана, — и кивнул ему через стол.
Сержант встал, привычным движением оправил куртку, прокашлялся. Видно было, что волнуется парень. Но с неловкостью он справился быстро.
— Георгий, — начал он официально, — я прошу у тебя руки Дюлекан. Клянусь любить ее и лелеять. Со мной она всегда будет в полной безопасности.
Я не стал изображать удивления, так как все это нами было заранее оговорено. Просто спросил девушку:
— Дюля, что ты на это скажешь?
— А можно? — Она аж захлебнулась этой фразой, все еще не веря в происходящее.
— Конечно, можно, ты же свободный человек в свободном мире.
— Тогда я — за! — Улыбка ее стала глупо-рассеянной, по щекам побежал румянец.
— Что «за»? — переспросил я ее.
— Согласная! — Дюлекан вскочила и встала рядом с Борисом, взяв его за руку, как в детском саду на прогулке.
Очень забавная вышла пара. Борис — огромный, саженного роста, а Дюля Комлева — ниже его сантиметров на сорок. Он — широкий и массивный. Она — тоненькая и стройная. Впрочем, вполне нормальная пара — маленьким девочкам всегда нравятся такие высокие парни; чем выше, тем лучше. Особый кайф они находят в том, чтобы ходить рядом, взявшись за карман штанов кавалера. Да и большим мужикам Дюймовочки часто нравятся. Наверное, природа их так тасует, чтобы усреднить народонаселение в целом.
— Ну вот и отлично. — Я поднялся со стула для торжественности. — Возьмитесь за руки. Отныне вы — жених и невеста. Надеюсь, что до нашего отъезда вы официально поженитесь.
Уф… Как тяжкий груз сбросил с плеч. До последнего момента все ожидал, что Доннерман соскочит с темы.
Альфия радостно крикнула:
— Шампанского!!!
Остальные девчата запрыгали, радостно загалдели.
Попадали стулья.
Сдвинулись в разные стороны столы.
Зазвенела о пол посуда.
Блин горелый, все рабочее настроение в отряде — побоку. Любят бабы других женить, хлебом не корми. Радостные все, хотя шампанского так никто и не заказал. Да и не было его, наверное, в бигмачной-то.
Дюлю целовали, тискали, вертели в разные стороны и поздравляли. Досталось и Борису неслабо.
Только вот про меня все моментально забыли.
Когда расходились из бигмачной, у выхода я придержал за локоть Ингеборге и спросил участливо:
— Как себя чувствуешь, милая?
В ответ она только похлопала длинными ресницами.
— А что? Должно быть что-то особенное?
— Ну, все же первого человека в жизни истратила, — посочувствовал ей, — у всех по-разному такое переживание протекает.
И покачал головой.
— Не первого, милый. Оттого и в Ирландию бежать пришлось. А потом и в Москву, — неожиданно ответила она тоном, который не располагал к дальнейшим расспросам без скандала. А уж огорошила так огорошила.
— Все равно я твой должник, — сказал ей, а сам уже хотел крепко призадуматься на тему, что в этой бабе еще есть такого мною непознанного.
Но Ингеборге не дала мне даже напрячь мозговую мышцу. Широко улыбнулась, резко обняла меня и поцеловала, всхлипнув.
Я и растаял. Да и не в дверях же раскручивать девушку на такие чистосердечные признания.
Пропустив ее вперед и придерживая дверь, подумал только, что странно как раз то, что сам я также ничего особенного не чувствую. Вроде человека убил, а ощущение, что таракана тапком прихлопнул. Может, все потому, что это — «за други своя»?
По выходу из бигмачной узрел следующую картину: незнакомый патрульный (мне почему-то стало казаться, что я всех патрульных в городе уже в лицо знаю), пошептавшись о чем-то с сержантом Доннерманом, быстрым шагом подошел к нам с Прускайте. На что мне стало внутренне слегка не по себе, потому как показалось, что идут арестовывать Ингеборге. Дурацкая мысль, а вот поди ж ты…
— Вы доктор Волынски? — спросил капрал по-английски, останавливаясь передо мной на расстоянии двух шагов.
М-да, с таким тоном во времена Ягоды
[6]
ОГПУ
[7]
классово чуждый элемент арестовывать приходило.
— Он самый, — ответил я и тут же из хулиганских побуждений сплагиатировал Арама: — С утра, по крайней мере, еще был им, хотя сегодня ночью мог и кончиться.
— Капрал Холек, — представился «подосиновик». — Вас приглашают на беседу в Отдел патрульных сил Порто-Франко. Прошу в машину.
