Лейтенант лениво потянулся за пистолетом, спрыгнул со стола и замер рядом с табуретом.
— Три!
Выстрел грянул у самого уха. Пожалуй, такой неожиданный ход способен вызвать шок у неподготовленного человека, сломить его волю, а то и остановить сердце. Но у Дениса подобная выходка вызвала лишь возмущение. Если ты привык к выстрелам, то уже кажется, что они сродни своеобразной музыке. Только в этих аккордах ведущую роль почему-то отдают буйному барабанщику. Конечно, неприятно, когда пороховые газы обжигают волосы, а грохот закладывает ухо, но толку-то? Не сдержавшись, Денис вскочил на ноги, но у него на спине тут же повис Пазюра. Привыкший играть в палача и жертву, он, оскалившись и выпучив глаза, захватил шею в замок и, раздуваясь от натуги, сжимал, будто затягивал петлю. Дальше жертва должна была краснеть и задыхаться. Когда она, дергаясь, достигала полуобморочного состояния, лейтенант великодушно командовал: «Отпустить! — и, заглядывая в глаза, зевал и спрашивал: — Ну что? Будешь говорить или тебя опять ему отдать?»
Но сейчас спектакль пошел по совсем другому сценарию. Денис напрочь отказался изображать жертву. Не сумев стряхнуть Пазюру со спины, он изо всех сил ударил каблуком по сапогу старшины, а когда тот, обалдевший от боли, ослабил хватку, захватил его голову и, присев, перебросил через себя. Пазюра, едва вместившись под низким потолком, ударил каблуками по абажуру лампы и с грохотом рухнул на пол. На секунду все замерли. Затем ошеломленный лейтенант потянулся за пистолетом, уже спрятанным в кобуру. Сержант, равнодушно наблюдавший за допросом, бросился на Дениса, обхватил его руками и потащил в угол, стараясь свалить с ног.
— Он мой! — орал Пазюра, пытаясь встать на ноги. — Он мой! Не трогайте! Я его по стене размажу!
Кое-как поднявшись, он бросился на помощь сержанту.
— Отставить! — надрывался Ершов над клубком тел, катавшимся в его ногах. — Отставить! Пазюра, Корнев, я приказываю отставить!
Но это был глас вопиющего в пустыне. Лейтенант бегал вокруг, размахивал пистолетом над головами дерущихся, пытался выстрелить в Дениса, но перед его глазами мелькали то бордовая физиономия старшины, то стриженый затылок сержанта. ТТ в руках дергался то в одну, то в другую сторону. На всякий случай Ершов еще раз выстрелил в потолок, но это не помогло. Пазюра ничего не видел и не слышал, кроме тяжелого дыхания и покрывшегося пятнами лица Дениса.
Боксеры не борцы. Собачья свалка или куча-мала — не для них. Боксерам нужна дистанция, нужен разрыв для удара. А старшина жался к Денису, старался задавить его массой, не давал ни замахнуться, ни хотя бы ударить коротко, одной кистью. Но больше всего возмутило Дениса то, что Пазюра при этом еще умудрился вцепиться зубами ему в плечо. Не обращая внимания на колотившего в спину сержанта, извернувшись, Денис хлопнул ладонями Пазюру по ушам. Старшина скривился от боли, отдернул голову назад, и кулак тут же щелкнул ему в челюсть. Раскрытый рот звонко клацнул, из прокушенного языка водопадом хлынула кровь. Пазюра взвыл от боли и замотал головой, будто стряхивающий воду сенбернар. А вот и дистанция! Денис обрадовался, занес кулак и уже видел, как он сейчас врежется в холеный подбородок. Рука превратилась в боевую пружину, привычно разжимаясь, рванулась вперед, но… удар провалился в пустоту.
В прохладной тиши Елагинского парка, расположившись на укрытой кустами от посторонних глаз лавочке, собрались четверо добропорядочных и всегда голосующих за существующую власть жителей северной столицы и к тому же больших любителей безразлично какого пойла. Час назад они сдали в пункт приема металлолома добрую сотню метров кабеля, вырубленного из-под земли, и теперь наградой им были аж целые две бутылки паленой водки. Глубокий вечер ласкал свежестью после знойного дня. Ветерок шелестел в кронах вековых дубов. За речкой, в «Диво-острове», гремела музыка. Осмелевшие белки бегали по тропинкам и заглядывали в руки, выпрашивая подачку. Фонарь, горевший над головой, придавал обстановке интима и таинственности. Не вечер, а сказка, влекущая воспеть поджавшую рядом на траве ноги и притихшую с пластиковым стаканом в руках женщину!
— Господа, мля! — поднял к носу стопку и шумно втянул ноздрями отдающий ацетоном запах водки Витек. — Я поднимаю сей бокал за нашу несравненную Жаннет!
Жанночка застенчиво улыбнулась беззубым ртом и кокетливо одернула платье на покрытых фурункулами и месячной грязью коленках. Господа, дружбаны Витька по добыче как цветных, так и черных металлов, кивнули с достоинством и приготовились проглотить отливающую в свете фонаря синевой жидкость. Но Витек будто издевался и все тянул, не давая выпить. А раньше него нельзя. Раньше никак — таков закон стаи! Он был помоложе и мог съездить в ухо за прерванный тост. Господа это прекрасно понимали и, переглядываясь, терпеливо ждали. На Жанну им было давно наплевать с высокой колокольни. Женщины как объект домогательства потеряли для них смысл еще лет десять назад, когда они перешли с тройного одеколона на боярышник. И потому на Жанночку они смотрели скорее как на конкурента по выпивке. А вот Витек еще чего-то мог. Потому имел на Жанну кое-какие виды. И оттого сейчас старательно изображал из себя влюбленного павиана. Впрочем, Жаннет была не против и, затаив дыхание, как школьница на первом свидании, потупив глазки, изображала на лице загадочную улыбку Джоконды.
Витек мельком взглянул на ее красный, в прожилках нос и поспешил отвернуться.
«Что ж ты страшная такая? — мысленно взывал он к ней. — А впрочем, сейчас выпью, взгляд замылится, и похорошеет!»
Витек оглянулся на заросли кустарника, будто ища в них вдохновения, и продолжил:
— За нашу нежную розу среди суровых и обветренных, как скалы, мужчин!
Суровые мужики от таких слов раскрыли рты.
— Ну ты моге-е-ешь! — заметил один из них.
Глаза Жанночки съехались к носу, и она одарила Витька томным вздохом.
«Ух ты господи! — поспешил он уткнуться в стакан. — Привидится же такое! Придется разбить фонарь. Без этого никак. Без этого меня как мужчину ждет полное фиаско. А в темноте надежда только на воображение и фантазию. Представлю Зинку из магазина!»
Внезапно кусты за спиной оглушительно затрещали, и Витек с перепугу выплеснул из стакана всю водку. Кто-то, громко матерясь и ломая ветки, пытался выбраться к ним на свет.
— Эй! Ты чего? — Витек присмотрелся к темному силуэту, оценил количественное превосходство, приободрился, осмелел, придал голосу чугунный тембр и заревел, стараясь замять свой конфуз перед соратниками: — Ты чего, носорог? Я тебе сейчас быстро рог обломаю!
Он потянулся в кусты, пытаясь схватить едва различимого противника за грудки. Ветки раздались в стороны, и навстречу физиономии Витька вылетел кулак. Он охнул, перелетел через лавочку и скрылся в кустах напротив. Суровые мужики застыли с вытянутыми руками, будто указывая, в какую сторону нырнул их товарищ. Они уже приготовились рвануть с низкого старта в разные стороны, но тут очнулась Жанна.
Вмиг потеряв так красиво воспевающего ее донжуана, она толкнула их в бока и заревела:
