Он не посмел протестовать. Они отвезли его домой, двое
поднялись с ним в квартиру. Тестя не было видно. Видя, что он прислушивается,
на него прикрикнули:
– Ты головой не крути, а собирай давай вещи, документы
не забудь.
Он собрал вещи наспех, но они велели забирать все, все
Ленкины подарки. Получился чемодан и сумка. Они отобрали у него ключи от дома и
от машины. Потом все вышли, один из парней аккуратно запер двери, Андрея посадили
в машину и повезли на вокзал. Они проводили его до вагона, и пока один трепался
с проводницей и отдавал ей билет, второй провел Андрея в купе и оставался там
до тех пор, пока по радио не попросили провожающих покинуть вагон. На прощание
парень еще раз напомнил Андрею, что он уезжает из города навсегда. Андрей
промолчал, он не мог поверить, считал все это дурным сном. Когда поезд
тронулся, он долго сидел, закрыв лицо руками, потом вышел в коридор покурить.
Достав сигареты, он стал искать зажигалку, и в кармане рубашки обнаружил
паспорт. Он машинально раскрыл его, пролистал, увидел два свежих штампа о
разводе и о выписке из дома на Тверской. И тогда он понял, что все, что с ним
случилось за последние несколько часов, – это совсем не сон.
Как всегда, когда он в своих воспоминаниях доходил до этого
места, Андрей почувствовал неудержимое желание выпить. В магазине водка бывала,
но не каждый день, зато всегда в любое время можно было достать самогон у
Игнатьевны и ее дочки Верки. Игнатьевне было за восемьдесят, а Верке – под
шестьдесят, но иначе как Веркой ее никто не называл. Игнатьевна гнала самогон и
продавала его, а Верка занималась добычей сырья, то есть сахара. Правда, в
последнее время мужики были недовольны Игнатьевной, говорили, что вместо сахара
она добавляет всякое дерьмо, самогон получался мутный и слабый, и тогда надо
сбавлять цену, но Игнатьевна бодро отругивалась матом, а цену не сбавляла.
Но на улицу Андрею выходить не хотелось, а выпить надо было
срочно. Андрей пошарил у матери в тумбочке, нашел какой-то пузырек, воняющий
парфюмерией, чуть ли не тройной одеколон, с довоенных времен, надо думать,
сохранился. Было противно, но он опять вспомнил ту ночь в поезде и выпил весь
пузырек залпом. Немного полегчало, и он опять стал решать в уме ту задачу, над
которой ломал голову еще тогда, в вагоне мчащегося поезда. Что все дело
исходило от тестя, что тесть послал тех парней, он понял сразу. Если бы милиция
докопалась до чего-нибудь, то его бы сразу арестовали, а не выпроводили из
города. Значит, все организовал тесть. Но как он мог узнать? Кто? Кто ему
сказал? На этот вопрос у него не было ответа.
Когда он приехал домой без предупреждения, мать больше
удивилась, чем обрадовалась, – она уже привыкла жить без него. Он сказал,
что взял отпуск. Ребят, его знакомых, в городе не осталось, девчонки повыходили
замуж, нарожали детей.
Первое время его звали в гости, он отказывался, сидел дома.
Прошло две недели, мать стала спрашивать, когда ему на работу, а потом, найдя
его трудовую книжку и паспорт, все поняла. Она ничего ему не сказала, но как-то
привела гостя. Андрей не сразу узнал в высоком абсолютно лысом старике бывшего
директора школы. За чаем мать оживилась, глаза заблестели, и Андрей вспомнил,
что мать совсем еще не старая женщина. Когда вышли с директором покурить, тот
попытался было расспросить Андрея, но поскольку Андрей молчал, рассказал о
себе.
– Как поперли меня тогда из директоров, из-за
мамаши-то, на работу потом никуда не брали, устроился истопником в больницу,
там до пенсии и проработал, жену похоронил. А потом перестройка, шум, звон,
бегут ко мне, в депутаты хотят выдвигать, потому как я есть пострадавший от
коммунистического режима. А коммунисты звонят, говорят, приходите на
партсобрание. Я говорю, что мне ходить на ваши собрания, вы же меня из партии
турнули тогда еще. А они: ах, простите-извините, мы вас полностью восстановим и
билет опять торжественно под музыку вручим.
Короче, послал я их всех куда подальше, устроился в школу на
полставки математику преподавать, пенсия есть, а больше одному ничего и не
надо. Я к чему веду-то: у тебя образование высшее техническое, физике-то небось
сможешь в школе ребят обучать?
Андрей ничего не ответил. После разговора с директором он
прибился к компании своего бывшего одноклассника Витьки Коркина. Витька был
пьяницей и уже один раз сидел за хулиганство. Андрей быстро втянулся в пьянку,
помогали воспоминания. Денег на водку у него не было, он продавал вещи. Вещи
кончились; магнитофон, приемник, одежда – все ушло. И вот он вспомнил, что
вчера он отдал Игнатьевне часы. Часы были дорогие импортные, подарок Ленкиных
родителей к свадьбе. Андрей вспомнил, что Игнатьевна налила им чуть не ведро
самогона, потом они гудели до полночи, а дальше он ничего не помнит. Андрей
встал, оделся, пошарил по кастрюлям, холодный суп есть не хотелось. Он побрел
на улицу к месту встречи компании на берегу реки, у старых полуразвалившихся
сараев. Конец марта, воздух весенний, к самой ночи похолодает, а пока в самый
раз освежиться. Мужики уже сидели там, человек пять, во главе с Витькой.
Разлили самогон, Андрей протянул руку, но Витька отодвинул стакан.
– Ты чего?
– А у нас за бесплатно не дают, не в большом городе,
халявы нету.
Каким-то образом они узнали, что у него не осталось больше
ничего, что можно продать, и теперь Витька решил покуражиться. Андрей
разозлился.
– А вчера чуть не ведро моего самогона кто пил на
халяву?
– Что вчера, то вчера, а сегодня порядки другие. Хочешь
выпить, попроси как следует, поползай вон по грязи.
Забытое бешенство охватило Андрея. Витька в тот момент отвернулся
и не видел его глаз, иначе он бы поостерегся. Андрей схватил бутылку с
самогоном и хотел ударить Витьку по голове, но в последний момент кто-то отвел
его руку, и удар пришелся по плечу. Бутылка разбилась, но Витька почти не
пострадал. Он повернулся и вытащил нож. Андрей успел подставить руку, и пока
все растерялись, отбежал к реке. Озверевшие от потери почти полной бутылки
самогона, они шли на него молча:
Витька с ножом, кто-то с дубиной, остальные с голыми руками.
Андрей видел эти звериные рожи, одетые в лохмотья, на фоне вонючего барака и
вдруг понял, что он один из них, что он уже вписался в эту жизнь и со стороны
его не отличить от Витьки. Они приближались, тогда он стал отступать на лед.
Идя спиной, он не заметил большой проруби, в которой бабы накануне полоскали
белье, сейчас ее затянуло ледком, но таким тонким и ненадежным, который сразу
же проломился под тяжестью человека. Андрей пытался ухватиться за края пролома,
но руки соскальзывали. Мужики вначале растерялись, кто-то сделал даже шаг к проруби,
но то ли побоялись сами провалиться, то ли были очень злы за самогон, но все
замешкались. Дыхание у Андрея зашлось от резкого холода, из груди вырвался
хриплый стон, барахтался он недолго. Последней его мыслью было: «Ну все-таки
кто, кто же рассказал обо всем тестю?!!»
Через два месяца, в конце мая, его тело нашел гораздо ниже
по течению рыбак, у которого сетка запуталась в камышах. Увидев то, что плавало
рядом с его сеткой, мужик со страху чуть не перевернул лодку и прибежал в
милицию, трясясь и заикаясь. Позвонивший в городок местный участковый очень
просил, чтобы мать не приезжала на опознание, а то они там будут иметь еще одну
покойницу, и опознавать тело поехал бывший директор школы. Туда же отвезли
гроб, выполнили все формальности, заколотили гроб наглухо и только тогда
допустили к нему мать. На похоронах были только мать, которую опекал все тот же
бывший директор, и две-три соседки.
