Именно после разгрома турок начинается возрождение Вены и ее
превращение в великолепную имперскую столицу, так поражающую весь мир.
Возводятся новые дворцы, Евгений Савойский громит турецкие армии, отодвигая их
на восток, почти вся Венгрия присоединена к Австрии. И наконец на троне
воцаряется Мария-Терезия, при которой проводятся многочисленные реформы, а Вена
становится непререкаемым центром не только политической, но и культурной жизни
Европы.
Ни одной книги не хватит, чтобы перечислить имена великих
композиторов и музыкантов, творивших здесь. Их имена сделали бы честь любой
стране. Кажется, что весь город пронизан музыкой, звучащей на всех площадях, во
всех театрах. Наполеон дважды будет входить в город со своими войсками, но это
закончится тем, что он возьмет в жены дочь австрийского императора, которая
родит ему сына. А город, кажется, готов развиваться и дальше. Сносятся
крепостные стены, проводится водопровод из горных источников. Вода такая
чистая, что ее можно будет пить и в двадцать первом веке. Если бы Вена дала
миру только семью Штраусов, то и тогда она могла занять свое особое место в
мировой культуре. Но Вена дает миру столько известных музыкантов, что ее
безоговорочно признают музыкальной Меккой мировой цивилизации.
Потом будет долгое и трагическое правление Франца-Иосифа,
потерявшего за шестьдесят восемь лет почти всех своих родственников, среди
которых его любимая жена, убитая террористами, его брат, расстрелянный в
Мексике, его сын, покончивший самоубийством, и, наконец, его внучатый
племянник, убитый вместе с беременной женой в Сараево. Последний великий
император умрет в шестнадцатом году, уже в разгар Первой мировой войны. А еще
через два года его многонациональная империя, насчитывающая пятьдесят миллионов
человек, распадется, и небольшая Австрия останется на политической сцене как
воспоминание о былом величии. А Вена станет не только городом увядшей славы, но
и сумеет чудесным образом трансформироваться в одну из европейских столиц, в
которой будет так комфортно и удобно проводить международные конференции и
симпозиумы, где разместится ОПЕК и куда начнут приезжать миллионы туристов,
чтобы еще раз услышать изумительную музыку, пройтись по площадям и паркам
австрийской столицы, посидеть в многочисленных кафе и ресторанах, увидеть
великолепие Бельведера и Шенбруна.
Тридцатого декабря в Вене стояла изумительная погода. Четыре
градуса тепла, безветренно, безоблачное небо и прогревающее город солнце. В
этот день все гости австрийской столицы наслаждались погодой, тогда как почти
во всех странах Западной Европы стояли небывалые холода и бушевали метели.
Утром за завтраком Дронго увидел вчерашнюю семейную пару,
которая, вяло переругиваясь, направлялась к столикам.
Иосиф Яцунский заказал себе кофе без молока. Было заметно, в
каком плохом настроении он вышел к завтраку. Супруга, положив себе немного рыбы
и взяв фруктов, подошла к столику, снова что-то выговаривая мужу. Она,
очевидно, следила за своим весом. На завтрак она вышла в обтягивающем сером
платье и высоких сапогах. Яцунский поднял глаза, презрительно скривил губы, но
не стал ничего отвечать ей.
«Поразительно, – подумал Дронго, – так не
чувствовать своего мужа. Он явно не в настроении, а она еще и пытается
окончательно вывести его из себя».
– Извини, – услышал он голос Джил, которая
обращалась к нему, – ты о чем-то задумался. Официант спрашивает, какой чай
тебе принести – зеленый или черный.
– Черный, – попросил Дронго. – А ты взяла
себе, как обычно, кофе?
– Если хочешь, я тоже возьму чай, – улыбнулась
она, – но я больше привыкла к кофе с молоком.
– Не нужно подстраиваться под мои вкусы, –
пробормотал он.
– Принесите нам три черных чая и один кофейник, –
попросила Джил, обращаясь к официанту. – Хочу, чтобы дети подстраивались
под твой вкус, – с улыбкой сказала она. – Мне кажется, что я отвлекла
тебя от каких-то размышлений. Извини, если помешала.
– Нет, я смотрел в угол, где расположилась вот эта
пара. Посмотри налево, только осторожно, не поворачивай резко голову.
Джил чуть повернулась.
– Что ты о них думаешь? – поинтересовался Дронго.
– Он явно в плохом настроении, а у нее надуты губы. И
лицо она немного подтягивала, это сразу заметно. И потом утром, на завтрак не
обязательно так вычурно одеваться.
– Молодец, – улыбнулся Дронго, – ты просто
настоящий сыщик.
– Кто они такие?
– Понятия не имею. Просто вчера они стояли за стойкой
впереди нас, и я обратил на них внимание только потому, что они все время
ссорились. Да и сегодня, кажется, с утра успели поругаться. Не понимаю, как так
можно жить.
– И я не понимаю, – согласилась Джил. –
Говорят, что женщина должна уступать, чтобы сохранить семью. Но, по-моему, это
чушь. Как можно жить с человеком и все время конфликтовать с ним. Гораздо лучше
разойтись сразу.
– Люди живут вместе в силу разных причин, –
задумчиво возразил Дронго, – психологически я тоже не представляю, как
можно существовать рядом с человеком, с которым постоянно ссоришься. Но есть
целый комплекс побудительных мотивов. Нежелание женщины разрушать семью,
устоявшиеся привычки к семейной жизни, даже к такой, желание обеспечить детей,
не оставлять их без отца или, соответственно, матери, финансовая поддержка
супруга, другие очень весомые факторы в пользу сохранения семьи.
– И все время ругаться, – усмехнулась Джил. –
По-моему, это неправильно. Лучше сразу поставить точку, чем сидеть друг
напротив друга вот с такими недовольными лицами.
– Иногда супруги надоедают друг другу, – возразил
Дронго, – и им нужно просто отдохнуть от своего партнера.
– Ты считаешь, что твои постоянные отлучки положительно
стимулируют наши отношения? – поняла Джил.
– Во всяком случае, у нас остается меньше времени на
выяснение всяких бытовых вопросов, – пошутил Дронго.
– Неправда, – она снова посмотрела в сторону
супругов Яцунских, сидящих недалеко от них. – Послушайте, что я вам скажу,
господин эксперт, – неожиданно произнесла Джил, – даже если вы всю
оставшуюся жизнь проведете рядом со мной и никогда больше меня не покинете, и
тогда мы не будем сидеть за завтраком вот с такими недовольными лицами. А если
будем, то это будем не мы.
– А я тебя никогда и не покидаю, – почти искренне
ответил он.
– Я знаю, – улыбнулась она. На ее глазах появилась
предательская слеза. Она отмахнулась от нее, как отмахиваются от назойливой
мошки. Часто заморгала, положила руку на его руку.
– Я до сих пор не представляю никого, кто мог бы быть
отцом моих детей, – призналась она, – ни одного мужчины, который мог
бы оказаться в этой роли.
Дети, сидевшие рядом, завтракали, не замечая ее жеста. Он
сжал ей пальцы.
«Мы, все мужчины, настоящие свиньи, – с огорчением подумал
Дронго, – ведь женщины любят гораздо сильнее. Более цельно, отдаваясь
целиком этому чувству. А мы можем позволять себе любые выкрутасы и потом
уверять себя, что любим своих жен. Хотя почему – уверять? Мы их действительно
любим. Но, очевидно, в силу вступают просто законы природы, толкающие любого
самца к новой самке. Не притворяйся и не пытайся оправдываться. Я и не пытаюсь.
Но абсолютно твердо знаю, что никогда даже не задумывался о том, что Джил мне
может заменить другая женщина. Я не всегда был идеально верным партнером, в
этом мой грех, но для меня она оставалась единственной в том смысле, что я не
видел никого больше рядом с собой».
