Теперь он уже был не один на этой окутанной туманом мостовой среди безымянных кирпичных ям и навесов, что, кажется, размножаются сами собой вдоль железной дороги. Темные силуэты торопились от одной станции к другой, борясь с тяжелым багажом или праздно вышагивая впереди пыхтящих носильщиков с медными бляхами. Со стороны Лондонской станции угрюмо загудел паровоз, послышалось отдаленное шипение пара. Эшер оглянулся на огромную стеклянную теплицу вокзала и обнаружил, что рядом с ним странно невесомой походкой шествует дон Исидро.
В руке вампира, обтянутой черной перчаткой, был железнодорожный билет.
— Раз уж вы у меня на службе, — мягко сказал он, — то расходы я беру на себя.
Эшер заправил поплотнее концы шарфа — серого шерстяного кашне, связанного для него матерью одного из его буйных питомцев, — и сунул маленький кусок картона в карман жилета.
— Сюда, кажется…
Они взошли по пологому скату на платформу. В резком свете газовых фонарей лицо Исидро казалось белым и странным: тонкий очерк бровей резко выделялся на фоне бледных волос и еще более бледной кожи, глаза — цвета серы и меда. Сидящая на скамье женщина, возле которой пристроились две спящие девочки, встревожено вскинула глаза, как бы почувствовав что-то неладное. Дон Симон улыбнулся ей, и женщина поспешно отвернулась.
Улыбка вампира исчезла так же быстро, как и возникла; причем глаза его при этом нисколько не потеплели. Подобно любому его жесту или выражению лица улыбка Исидро была еле обозначена и скупа, как карандашный штрих. У Эшера складывалось впечатление, что все это — лишь слабый отзвук манер молодого испанского придворного. Секунду Исидро изучал профиль женщины и белокурые головки спящих девочек, затем снова повернулся к Эшеру.
— С тех пор, как Френсис Вальсингам разослал агентов в Женеву и Амстердам, дабы выведать планы вторжения короля Филиппа в Англию, ваши секретные службы традиционно связаны с ученым миром, — негромко сказал он.
— Наука, религия, философия — когда-то все это было оружием, да и я в ту пору еще во многом мыслил как человек и искренне интересовался возможным исходом вторжения. Ученые тогда были воинами, а воины — учеными, не то что теперь…
В памяти возник директор Брейсноз-колледжа, давний коллега Эшера, досадующий относительно мелких стычек на Балканах, в то время как сам Эшер, чуть было не лишившийся в этих стычках жизни, с аппетитом поедал ячменные лепешки, уютно сидя по ту сторону камина и согласно кивая: да, Англии незачем лезть в европейскую политику, да, конечно, неблагодарное занятие… Он подавил улыбку и, не отвечая, прислонился плечом к закопченной кирпичной стене, скрестив руки на груди.
Выждав секунду, Исидро продолжал:
— Мой адвокат — молодой человек, согласный встретиться с клиентом даже в самый поздний час, — упомянул однажды, что, когда он работал в министерстве иностранных дел, зашел разговор о некоем оксфордском и нескольких кембриджских преподавателях, которые в свое время «хорошо поработали» — так он выразился. Это было несколько лет назад, но я запомнил — по привычке да и просто из любопытства. Теперь же, когда мне потребовался… агент… найти вас не составило особого труда; достаточно было сопоставить географию ваших изысканий и районы наибольшей политической напряженности. Был, правда, еще один кандидат — чуть моложе вас, — но при ближайшем знакомстве он оказался тучным и близоруким. Словом, явное не то…
— Королевский секретарь, — вздохнул Эшер. — Да, он работал в Претории в те же годы, что и я. Пытался доказать дегенерацию мозга негроидов путем сравнительной анатомии. Сопляк, он так и не понял, насколько был близок к смерти.
Ироническая складка залегла на миг в уголках тонких губ Исидро и тут же пропала. Пыхтя, подползал поезд; клубящийся пар смешивался с туманом, на платформе замелькали смутные силуэты. Девушка с лицом, как из теста, спрыгнула с подножки вагона третьего класса прямо в объятия низенького и толстого юноши (с виду — клерка), и они обнялись с восторгом, достойным рыцаря и принцессы. Толпа старшекурсников высыпала из зала ожидания, чтобы шумно попрощаться с ужасно смущенным стареньким преподавателем, в котором Эшер узнал лектора классической филологии из Сент-Джонс-колледжа. Взявшись за руки, озорники исполнили рождественскую песенку «Пока мы не встретимся снова», затем прижали к сердцу свои канотье. Эшеру не понравилось, с каким видом его спутник разглядывал их розовые лица. Слишком уж он в этот миг походил на повара, наблюдающего за играми ягнят на весенней ярмарке.
— Да, война была моей последней работой, — продолжил он, чтобы отвлечь на себя взгляд Исидро, пока они пересекали платформу. — Я… сдружился с некоторыми людьми в Претории, в том числе и с парнем, которого мне потом пришлось убить. Это называется Большой Игрой, но, как выяснилось, это далеко не игра. Я вернулся сюда, женился, написал работу о лингвистических заимствованиях из языков аборигенов. — Он пожал плечами, лицо его было теперь такое же бесстрастное, как у вампира. — Жалованье преподавателя невелико, но во всяком случае я могу пить с друзьями, не ломая при этом голову, насколько правдиво то, что они говорят.
— Вам повезло, — мягко сказал вампир. И добавил после паузы: — У нас купе первого класса, и мы поедем в нем одни. Я присоединюсь к вам, когда поезд покинет станцию.
«В самом деле?» — подумал Эшер, с тревогой следя из-под вздернутой брови за тем, как вампир удаляется от него по платформе легким бесшумным шагом и темный шотландский плащ с капюшоном плещется у него за спиной.
В задумчивости Эшер отыскал свое купе, снял котелок, освободился от шарфа и принялся с большим интересом наблюдать за толпящимися на платформе, пока поезд не тронулся.
Светящееся облако над станцией осталось позади, поплыли в смутной мгле кирпичные строения и огни семафоров. Мелькнули подобно насмешливо-грозному предзнаменованию отблески на древних воротах старого кладбища, затем — коричневый шелк реки. Поезд миновал мост и был поглощен деревенской тьмой.
Эшер откинулся на потертый плющ дивана, когда дверь в купе скользнула в сторону и появился Исидро — странно изящный, как псы с кошачьими головами на древнеегипетских фресках; его белокурые паутинчато нежные волосы мерцали от влаги в прыгающем свете газового рожка над головой. Изящным движением он сбросил свой темно-серый плащ, и все же Эшер хотел бы знать, как это дона Симона Исидро, пусть даже и в костюме, явно купленном на Бонд-стрит, принимают за человека.
Обхватив руками колено, Эшер поинтересовался небрежно:
— Так кого мы боимся?
Узкие руки в перчатках замерли на секунду, прерывая движение; шафранные глаза сузились; затем вампир отвернулся.
— Я был бы удивлен услышать в наше время, — продолжал Эшер, — что-нибудь о толпах с факелами и распятием, но если кто-то прыгает в вагон в последний момент, то, значит, либо он следит за кем-то, либо за ним следят.
Секунду Исидро разглядывал его, тихий как прежде, но чувствовалось, что тело его готово прийти в движение. Затем он, кажется, успокоился окончательно и, отложив плащ, опустился на сиденье.
