Он тихо и твердо сказал:
— Нам надо быть готовым к любым неожиданностям, потому что сами чуете, сколько немчуры в лесу. Но выполнение задания будем продолжать. Командование ждет от нас точных сведений, а не рассказов, какие звуки мы слышали в лесу. Одним словом, братцы, вперед!
Лейтенант поднялся и вышел из кустов.
Немцев не было видно. Он понимал, что здесь, в глубине своей обороны, да еще днем, немцы вряд ли будут устраивать засады. И перед разведчиками стояла задача первыми услышать или увидеть противника. Это давало возможность уклониться от встречи — свернуть в сторону или спрятаться. Двигались осторожно и до края леса дошли спокойно. Уточнили, идет ли в этих местах сооружение обороны, и двинулись дальше.
Тяжелый был этот день, не раз приходилось подолгу лежать в грязи, ожидая, когда мимо пройдут немецкие солдаты, осторожно прокрадываться недалеко от стоянок воинских частей, но, когда наступила ночь, в темноте уже была видна линия фронта. У разведчиков появилось словно второе дыхание, и их мысли были уже там, на ничейной полосе.
Чтобы не напороться на немцев по пути к линии обороны, Купрейчик повел разведчиков по пахоте. Губчик все удивлялся, как лейтенант видит в темноте.
Вдруг командир остановился и махнул рукой в сторону. После этого он первым свернул налево, и через пять шагов они все трое оказались в большой воронке от мощной бомбы. На дне ее скопилось немало воды.
— Подождем здесь, — тихо сказал лейтенант, устраиваясь на краю воронки так, чтобы ноги не касались воды, — до их второй линии окопов не более ста метров. Выждем немного, пусть успокоятся, а то завели, как я вижу, с Орешко перепалку, того и гляди, что и нас зацепят.
Все трое молчали. Только было слышно, как возился Губчик, пытаясь поудобнее устроиться, и Зайцев почему-то громко сопел носом. Купрейчик внимательно следил за вспышками выстрелов из траншеи немцев, за теми точками, откуда брали свое начало огненные строчки трассирующих пуль.
Он старался по характеру очереди или отдельного выстрела определить, в каком месте траншеи находится пулеметчик или просто стрелок. Прошло еще не менее двух часов, прежде чем стрельба начала утихать. Наконец только редкие пулеметные очереди нарушали наступившую тишину да изредка взлетали осветительные ракеты над позициями противника.
Лейтенант выждал еще час и шепотом произнес:
— Пошли, ребята! Я впереди, Губчик — за мной, а ты, Степаныч, — замыкающий.
Ползли по мокрой и холодной пашне. Впереди показалась темнеющая нитка второй линии окопов.
Опасность напороться на немцев в ней была меньше, чем в передней, расположенной метрах в двухстах. Но все равно, надо было быть готовым ко всему.
Лейтенант поднялся на ноги, сильно оттолкнувшись, перепрыгнул траншею и сразу же упал, ожидая, не раздастся ли сзади стрельба. По шелесту насыпного бруствера Алексей понял, что Губчик и Зайцев перепрыгнули траншею. Разведчики поползли дальше.
Достигнув первой линии обороны, они снова затаились, напряженно прислушиваясь: не кашлянет ли кто, не звякнет ли затвором перезаряжаемое оружие, не послышится ли движение по дну траншеи. Нет, все спокойно. Алексей на мгновение приподнялся и прыгнул через траншею, за ним Серафим и Петр. Они тут же начали отползать дальше к нейтральной полосе. Пока все шло хорошо. Купрейчик стал прикидывать расстояние, которое они отползли от траншеи, когда в небо одна за другой взвились две белые ракеты.
Разведчики сразу же уткнулись в землю. Алексей был метра на три впереди остальных, и если бы при мерцающем свете ракет успел взглянуть вперед, то он бы увидел, что в метре от него находится проволочное заграждение. Как только ракеты погасли, он рванулся вперед и тут же напоролся на колючку, а на ней пустые консервные банки! Они сразу же громко зазвенели. В небе вспыхнули ракеты. По тому, как вспоролась вокруг земля, лейтенант понял, что они попали в точку, которую заранее пристреляли пулеметчики, а это значит, что если немедленно не предпринять мер, то скоро их тела будут похожи на решето. Вскакивать и бежать, даже двигаться, было нельзя. Все это мгновенно пронеслось в голове лейтенанта, и он крикнул:
— Зайцев, ракеты!
В небо взвилась красная ракета, через несколько секунд — другая. И сразу же, словно давно поджидавшая их, ударила артиллерия. Над немецкими позициями появились красно-багровые всполохи разрывов.
«Молодцы артиллеристы, — подумал Купрейчик, — ждали нашего сигнала».
Перерезать ограждение было нечем, и лейтенант, сунув магазин автомата под нижнюю проволоку, поставил его на приклад и приказал:
— Быстрее, хлопцы, ныряйте!
Первым пролез Губчик, за ним — Зайцев. Он лег вдоль проволоки, перехватывая у командира автомат:
— Давай, Алексей!
Купрейчик тут же отпустил автомат и подлез под проволоку. Через пару секунд он был уже на другой стороне. Повернулся, чтобы взять свой автомат, и тут же увидел, как к нему несутся светящиеся красноватые точки. «Как шмели», — успел подумать он и потерял сознание.
Купрейчик не слышал, как Зайцев и Губчик тянули его по разбухшей пахоте. Потом раздался долгожданный окрик наблюдателя: «Стой! Кто идет?» После того как Зайцев сказал пароль, к ним навстречу бросились бойцы, подхватили и осторожно затянули Алексея в траншею.
Не слышал он, как уже ставший командиром роты Орешко по телефону торопливо докладывал командиру полка о возвращении разведчиков.
Алексей пришел в себя лишь только на третьи сутки. Он лежал вверх лицом и первое, что увидел, — это потолок из широких непокрашенных досок.
«Где я? — подумал Купрейчик, пытаясь вспомнить, что же с ним произошло. Ему долго пришлось напрягать память, собираться с мыслями, чтобы вспомнить, как там, уже на подходе к своим, он увидел горящие точки, несущиеся к нему. — Значит, я ранен, но куда? Постой-постой, а вдруг меня взяли в плен?»
От этой мысли Алексей застонал, и тут же над ним появилось незнакомое лицо и он услышал женский голос:
— Что, очнулся, сынок?
Алексей хотел спросить куда его ранило и где он находится, но старушка — теперь лейтенант рассмотрел ее лицо отчетливо — приложила палец к губам:
— Молчи, сынок, молчи, касатик! Тебе нельзя разговаривать, пуля попала в горло, и врач сказал, что несколько недель тебе придется помолчать, так как разговаривать не сможешь. Ты полежи, а я доктора позову.
И старушка исчезла. Алексей попытался проследить за ней, но голова лежала низко, и ему ничего не оставалось, как снова смотреть в потолок. Он подумал: «Старуха говорит по-русски. Постой-постой, я же слышу голоса». Только сейчас до его сознания дошло, что негромкий, прорывающийся гул — это разговор людей, находящихся с ним в одной комнате. Он прислушался к разговорам и разобрал отдельные фразы.
«Значит, не в плену», — облегченно вздохнул лейтенант и опять начал вспоминать о переходе линии фронта: «Интересно, дошел взвод до наших? Доставили ребята пленных? Что с Зайцевым и Губчиком?»
