– Я не говорил, что это был именно Леллдорин. Тётя
смерила его уничтожающим взглядом.
– Гарион, дорогой, – резко отрезала она. –
Никогда даже на минуту не стоит допускать, что твоя тётя глупа.
– Вовсе нет, – прошептал он. – Просто… тётя
Пол… я слово дал, что никому ничего не открою.
– Нужно как можно скорее увезти тебя из Арендии, –
вздохнула она. – Эта страна отрицательно действует на твой здравый смысл.
В следующий раз, когда почувствуешь необходимость сделать какое-нибудь грандиозное
публичное заявление, побеседуй сначала со мной, понял?
– Понял, тётя, – промямлил вконец сконфуженный
юноша.
– О, Гарион, что мне с тобой делать?
Тут тётя нежно рассмеялась, обняла его за плечи, и всё опять
стало хорошо.
Вечер прошёл без особенных событий. Банкет тянулся
бесконечно и утомительно, поскольку каждый из дворян считал своим долгом
произнести тяжеловесный изысканный тост в честь господина Волка и тёти Пол.
Гарион поздно отправился в постель и спал тревожно, всё время просыпаясь,
преследуемый кошмарами, в которых графиня с горящими глазами гналась за ним по
бесконечным усыпанным цветами коридорам.
На следующее утро все встали пораньше, и после завтрака тётя
Пол и господин Волк снова о чём-то долго беседовали с королём и королевой
наедине.
Гарион, всё ещё не оправившийся после встречи с графиней
Васреной, старался держаться поближе к Мендореллену. Мимбратский рыцарь, как
казалось юноше, мог лучше других помочь выбраться из щекотливых ситуаций
подобного рода. Они сидели в передней тронного зала, и Мендореллен долго, во
всех подробностях пояснял сюжет картины, вытканной на гобелене, занимающем
целую стену.
К полудню за Мендорелленом пришёл сэр Эндориг, темноволосый
рыцарь, которому господин Волк приказал всю жизнь заботиться о деревце на
площади.
– Сэр Мендореллен, – почтительно начал он. –
Прибыл барон Во Эбор со своей женой. Они осведомлялись о тебе и просили помочь
отыскать.
– Твоя доброта безгранична, сэр Эндориг, – ответил
Мендореллен, быстро вскакивая со скамьи, – а вежливость очень идёт тебе!
– Увы, так было не всегда, – вздохнул
Эндориг. – Всю прошлую ночь я стерёг дерево, порученное моим заботам самим
святым Белгаратом. Других дел не нашлось, и я имел прекрасную возможность
вспомнить всю свою прошлую жизнь. Я понял, что поведение моё было далеко не
образцовым, жестоко осудил собственные недостатки и ныне горячо стремлюсь
загладить всё, что совершил, и встать на путь исправления.
Мендореллен безмолвно сжал руку рыцаря и вместе с Гарионом
медленно последовал за ним по длинному коридору в комнату, где ожидали
посетители.
И только сейчас Гарион вспомнил, что женой барона Во Эбора
была та самая дама, с которой говорил Мендореллен в тот день на продуваемом
ветрами холме.
Барон оказался широкоплечим седеющим мужчиной в зелёном
камзоле. Глубоко посаженные глаза светились невыразимой грустью.
– Мендореллен! – воскликнул он, дружески обнимая
рыцаря. – С твоей стороны просто жестоко так долго не приезжать к нам.
– Много обязанностей, господин мой, – понизив
голос, ответил Мендореллен.
– Подойди, Нерина, – позвал барон, –
поздоровайся с нашим другом.
Баронесса Нерина была намного моложе мужа. Тёмные, очень
длинные волосы ниспадали на розовый шёлк платья. Красота её сомнений не
вызывала, хотя Гарион подумал, что при арендийском дворе встречал многих дам
ничуть не хуже.
– Дорогой Мендореллен, – коротко и официально
приветствовала она рыцаря, целуя в щёку, – нам в Во Эборе тебя так не
хватает.
– И для меня мир покрыт чёрной пеленой с тех пор, как
дела оторвали меня от друзей!
Сэр Эндориг, поклонившись, деликатно отошёл и заметил
Гариона, неловко переминающегося у двери.
– А кто этот милый юноша, пришедший с тобой? Твой сын?
– Сендар. Имя его Гарион. Так же, как и я, отправился
на выполнение важной миссии.
– Рад приветствовать спутника друга моего! –
воскликнул барон.
Гарион поклонился, мучительно отыскивая хоть какой-то
предлог, чтобы скрыться.
Положение становилось просто невыносимым, и оставаться не
было никакой возможности.
– Я должен идти к королю! – объявил барон. –
Обычай и правила вежливости требуют, чтобы я предстал перед ним как можно
скорее после прибытия. Прошу, Мендореллен, останься с госпожой до моего
возвращения.
– Непременно, барон.
– Я тотчас же провожу вас в зал, где совещаются король
с моими тётей и дедушкой, – поспешно предложил Гарион.
– Нет, юноша, останьтесь. Хотя у меня нет причин для
беспокойства, ибо верность моей жены и благородство друга общеизвестны, досужие
языки не преминут распространить скандальные сплетни, если они останутся
наедине, без свидетелей.
Не стоит давать пищу пустым измышлениям и клевете.
– Тогда я останусь, сэр.
– Вот и прекрасно, – одобрил барон и, чуть заметно
сгорбившись, направился к дверям.
– Не хотите ли сесть, благородная дама? – спросил
Нерину Мендореллен, показывая на резную скамью у окна.
– Спасибо, сэр рыцарь Путешествие наше было крайне
утомительным.
– Слишком далёкий путь от Во Эбора, – согласился
Мендореллен, садясь на другую скамейку. – Надеюсь, состояние дорог было
удовлетворительным?
– Не столь хорошее, чтобы путешествовать без помех, –
кивнула она.
Оба долго беседовали о дорогах, погоде, сидя не очень далеко
друг от друга, но всё же не столь близко, чтобы люди, проходящие мимо открытой
двери, могли что-то подумать. Глаза, однако, говорили совсем другое. Гарион, не
зная, куда деваться, стоял, повернувшись лицом к окну, с таким расчётом, чтобы
его видели из коридора.
Беседа то и дело прерывалась; паузы становились всё длиннее,
и когда вновь наступало молчание, у Гариона внутри всё мучительно сжималось: а
вдруг сейчас, в эту минуту, кто-нибудь из них, не выдержав безмолвной
безнадёжной любви, произнесёт одно слово, фразу или предложение, которые
мгновенно уничтожат запреты, налагаемые верностью и честью, и превратят их
жизни в кошмар? Но всё же в глубине души Гарион ждал этого слова или фразы,
высвобождающих глубоко запрятанное чувство – пусть хоть ненадолго вспыхнет оно
ярким пламенем.
