– Тогда не выпускай её со своего пастбища, –
посоветовал другой.
– Это ты, Леммер? – спросил первый. – Да, а
ты – Деттон, так ведь?
– Не узнал тебя! Давно не виделись!
– Года четыре-пять, по-моему, – решил Леммер.
– Ну как идут дела в вашей деревне? –
полюбопытствовал Деттон.
– Голодаем. Всё отобрали за налоги.
– Мы тоже. Едим древесные корни.
– Этого мы ещё не пробовали. Варим кожаные вещи пояса,
башмаки.
– Как твоя жена? – вежливо спросил Деттон.
– Умерла в прошлом году, – глухо, бесстрастно
ответил Леммер. – Господин наш забрал моего сына в солдаты, и вскоре в
каком-то сражении он был убит.
Говорили, что при осаде крепости мальчика облили кипящей
смолой. После этого жена перестала есть и вскоре умерла.
– Как жаль, – посочувствовал Деттон. – Такая
была красавица!
– Им же лучше, – объявил Леммер, – по крайней
мере, больше не мёрзнут и не голодают. А какие же корни вы едите?
– Лучше всего берёза, – посоветовал Деттон. –
Ель слишком смолистая, а дуб – чересчур жёсткий. Кладёшь в котёл ещё немного
травы, чтобы запах был приятнее.
– Надо попробовать, – решил Леммер.
– Ну мне пора. Господин велел расчищать просеки, и
обязательно выпорет меня, если слишком задержусь, – вздохнул Деттон.
– Может, ещё увидимся.
– Если останемся живы.
– Прощай, Деттон.
– Прощай, Леммер.
Голоса затихли вдали. Гарион долго ещё стоял, не двигаясь,
отупев от потрясения; в глазах стыли слёзы жалости и сострадания к несчастным.
Хуже всего было то, что эти двое даже не роптали, воспринимая всё происходящее
как обыденную, нормальную жизнь Ужасная ярость сжала горло, и внезапно
захотелось напасть на кого-нибудь и бить, бить…
Но тут в тумане вновь послышался какой-то звук. Кто-то пел
высоким чистым тенором; в песне перечислялись давно забытые обиды, а припев
звал к битве. И гнев Гариона, непонятно почему, обратился на неизвестного:
дурацкие стихи о распрях, происходивших сотни лет назад, казались омерзительно
непристойными по сравнению с тихим отчаянием двух крестьян; и, не успев ничего
сообразить, Гарион вынул меч и слегка пригнулся.
Пение слышалось всё ближе, и Гарион различил конский топот.
Осторожно высунув голову из-за стены, он смог разглядеть шагах в двадцати
молодого человека в жёлтом облегающем трико и ярко-красном камзоле. Плащ,
подбитый мехом, был откинут; длинный изогнутый лук висел на плече, а на поясе
болтался меч в красивых ножнах. Рыжевато-золотистые волосы спадали на плечи
из-под остроконечной шапочки с пером. И хотя песня была зловеще-мрачной, а
голос исполнен страстного отчаяния, ничто не могло стереть дружелюбно-открытого
выражения с юношеского лица.
Гарион злобно уставился на пустоголового аристократа,
совершенно уверенный в том, что этот поющий болван в жизни не ел никаких корней
и уж точно не скорбел о жене, уморившей себя голодом с тоски и печали.
Незнакомец повернул лошадь и, всё ещё продолжая петь,
проехал через разрушенную арку в ворота, около которых сидел в засаде Гарион.
Гариону обычно совсем не была свойственна воинственность, и
при других обстоятельствах он, возможно, повёл бы себя совсем иначе. Но, к
сожалению, вызывающе одетый незнакомец появился в совершенно неподходящее
время. Гарион быстро изобрёл план, всё преимущество которого заключалось в
простоте, и, поскольку препятствий к осуществлению не оказалось, всё сработало
просто восхитительно – до определённого момента. И как только молодой человек
появился в воротах, Гарион, выскочив из укрытия, схватил его за плащ и стащил с
седла.
Испуганно закричав, тот плюхнулся в слякоть.
Однако дальше дела у Гариона пошли не так гладко. Не успел
он вынуть меч, как незнакомец, перекатившись, вскочил и в мгновение ока обнажил
оружие. Глаза метали молнии, меч угрожающе свистнул в воздухе.
Гарион был совсем неопытным бойцом, но обладал бы строй реакцией,
а тяжёлая работа на ферме Фолдора укрепила мускулы. Несмотря на гнев,
подвигнувший напасть на певца, он совсем не желал причинить зло незнакомцу.
Противник держал меч легко, почти небрежно, и Гарион
подумал, что хороший удар по лезвию выбьет оружие из рук щёголя.
Он быстро размахнулся, но почему-то не смог нанести удар;
лезвие меча противника отклонилось в сторону, зазвенев о его собственный меч.
Гарион отпрыгнул и вновь неуклюже размахнулся. Опять зазвенела сталь: воздух
наполнился звоном, грохотом, проклятиями; противники наступали и отступали,
делая выпады, стараясь повалить врага. Уже через секунду Гарион понял,
насколько превосходит его незнакомец, но тот почему-то не использовал
предоставившейся несколько раз возможности нанести смертельный удар, и на лице
Гариона против воли появилась нерешительная ухмылка. Противник, как ни странно,
широко, даже дружелюбно улыбнулся в ответ.
– Ну, может быть, довольно? – раздался голос
господина Волка, поспешно шагающего к ним в сопровождении Силка и
Бэйрека. – Вы соображаете, что делаете?
С ума сошли?
Незнакомец, бросив испуганный взгляд через плечо, опустил
меч.
– Белгарат… – начал он.
– Леллдорин, – прошипел старик, – ты, видимо,
потерял последние остатки здравого смысла, что ещё таились в твоей голове?
И тут разум постепенно вернулся к Гариону, именно в тот
момент, когда Волк холодно обратился к нему:
– Ну, Гарион, может, объяснишь, что здесь происходит?
Гарион тут же решил схитрить.
– Дедушка, – начал он, подчёркивая голосом это
слово и бросая на незнакомца быстрый остерегающий взгляд. – Неужели ты
думаешь, что мы дрались по-настоящему? Леллдорин просто показывал, как отбить
меч при нападении, вот и всё.
– Неужели? – недоверчиво осведомился Волк.
– Конечно! – с видом оскорблённой невинности
подтвердил Гарион. – Иначе с чего бы это нам пытаться убить друг друга?!
Леллдорин открыл рот, намереваясь что-то сказать, но Гарион
тут же наступил ему на ногу.
– Леллдорин прекрасно работает мечом, – продолжал
он, дружески положив руку на плечо молодого человека, – и многому научил
меня всего за несколько минут.
«Кончай, – просигналил Силк, переходя на тайный язык
драснийцев, – ложь должна быть простой».
