– Парень – способный ученик, Белгарат, – покорно
объявил Леллдорин, до которого наконец кое-что дошло.
– Довольно ловок, – сухо согласился господин
Волк. – Но почему ты так разодет? – показал он на вызывающе яркий
костюм Леллдорина. – Выглядишь шутом гороховым.
– Мимбраты начали задерживать честных астурийцев и
допрашивать их, – пояснил молодой аренд, – а мне пришлось миновать
несколько их крепостей. Вот я и подумал: если оденусь как их лизоблюды, никто
ко мне не привяжется.
– Возможно, ты умнее, чем я думал, – нехотя
признал Волк и обратился к Силку и Бэйреку:
– Это Леллдорин, сын барона Уилдентора. Поедет с нами.
– Я хотел поговорить с тобой насчёт этого,
Белгарат, – быстро вставил Леллдорин. – Отец приказал явиться сюда, и
я не вправе ослушаться, но, поверь, я связан клятвой. И дело не терпит
отлагательств.
– Каждый молодой дворянин в Астурии так или иначе
участвует в двух-трёх подобных предприятиях, свято веря в справедливость дела,
за которое борется, – перебил Волк. – Очень сожалею, Леллдорин, но
то, чем ты занимаешься сейчас, важнее всего на свете и не может ждать, пока ты
засядешь в кустах, подстерегая парочку мимбратских сборщиков налогов.
И тут из тумана выступила тётя Пол; рядом вышагивал Дерник.
– Что они делают здесь с мечами, отец? – сверкнув
глазами, нахмурилась она.
– Играют, – коротко ответил господин Волк, –
по крайней мере, так утверждают оба. Вот это Леллдорин. Я тебе, по-моему, о нём
говорил.
Тётя Пол, чуть приподняв бровь, оглядела юношу.
– Чрезвычайно яркий молодой человек!
– Пришлось так одеться, – пояснил Волк, – не
такой уж он легкомысленный, как выглядит. Лучший лучник в Астурии, нам может
понадобиться его искусство.
– Вижу, – не слишком убеждённо кивнула она.
– Есть и другая причина, конечно, – продолжал
Волк, – но, думаю, не стоит объяснять это прямо сейчас.
– Ты всё ещё тревожишься о том, что сказано в книге,
отец? – раздражённо спросила она. – Но Кодекс Мрина крайне неясен, и
ни в одном из остальных текстов не упоминается больше об этих людях. Может, всё
это чистая аллегория?
– Слишком много раз видел я, как подобные аллегории
становились реальностью, чтобы шутить с такими вещами… Но почему бы нам не
возвратиться в башню? Здесь так холодно и сыро, не стоит вступать в длительные
споры по поводу изменений в текстах древних книг, – заключил Волк.
Гарион, совсем сбитый с толку, не понимая, о чём идёт речь,
уставился на Силка, но ответный взгляд коротышки был абсолютно бесстрастным.
– Не поможешь мне поймать лошадь, Гарион? –
вежливо спросил Леллдорин, отправляя меч в ножны.
– Конечно, – отозвался Гарион, тоже убирая
оружие. – По-моему, она убежала вон туда.
Леллдорин поднял лук, и юноши пошли по следам коня.
– Прости, что стащил тебя с седла, – извинился
Гарион, когда оба отошли подальше от любопытных глаз.
– Ничего, – весело засмеялся Леллдорин. – Мне
нужно было быть повнимательнее. И испытующе взглянул на Гариона:
– Почему ты солгал Белгарату?
– Ну это не совсем ложь, – объяснил Гарион, –
ведь мы не старались причинить боль друг другу, а иногда на то, чтобы объяснить
в точности, как всё произошло, уходит слишком много времени.
Леллдорин снова заразительно расхохотался; Гарион, сам того
не желая, не мог не присоединиться к нему, и они вместе, всё ещё смеясь,
продолжали углубляться в поросшие кустарником развалины некогда прекрасного
города.
Глава 2
Леллдорину Уилденторскому было восемнадцать, хотя, благодаря
весёлому беззаботному характеру, он казался гораздо моложе. Все переживания
мгновенно отражались на открытом лице, а искренность и чистосердечие сияли в
глазах подобно факелу. Леллдорин казался порывистым, излишне многословным и,
кажется, решил Гарион, не слишком умным. Однако не полюбить его было
невозможно.
На следующее утро, когда Гарион натянул плащ, чтобы снова
отправиться ждать Хеттара, Леллдорин тут же присоединился к нему. Молодой аренд
снял вызывающий костюм и надел коричневое трико, зелёную тунику и
тёмно-коричневый шерстяной плащ. За спину он повесил лук, к поясу прикрепил
колчан и по пути забавлялся, пуская стрелы в едва видимые глазу мишени.
– Ты прекрасный лучник! – восторженно заметил
Гарион после одного особенно удачного выстрела.
– Я астуриец, – скромно объяснил Леллдорин, –
вот уже тысячи лет, как мы упражняемся в стрельбе. Отец срезал ветви для моего
лука в тот день, когда я родился, а к восьми годам я уже мог натягивать тетиву.
– Ты, наверное, много охотишься, – протянул
Гарион, думая об окружающем их густом лесе и следах диких зверей, виденных им
на снегу.
– Обычное занятие, – кивнул Леллдорин,
останавливаясь, чтобы вытащить стрелу, застрявшую в стволе дерева. – Отец
гордится тем, что на нашем столе никогда не появлялось ни говядины, ни
баранины.
– Я как-то охотился, ещё в Чиреке.
– На оленей?
– Нет, на диких кабанов. Только луков у нас не было.
Чиреки берут на охоту копья.
– Копья? Но ведь нужно подойти совсем близко, чтобы
убить кого-нибудь копьём?
Гарион чуть грустно рассмеялся, вспомнив ушибы и шишку на
голове.
– Главное не в том, чтобы подойти поближе. Труднее
всего вовремя убраться, как только всадишь в зверя копьё.
Леллдорин, казалось, никак не мог взять в толк, о чём
говорит Гарион.
– Охотники становятся в ряд, – объяснил
тот, – и пробираются через заросли, производя как можно больше шума.
Берёшь копьё, ждёшь, пока появится убегающий кабан. Только он очень зол оттого,
что его преследуют, и, когда видит врага, бросается вперёд. И тут ты пронзаешь
зверя копьём.
– Но разве это не опасно? – широко раскрыл глаза
Леллдорин.
Гарион кивнул:
– У меня почти все рёбра были переломаны. В общем-то,
он не хвастал, но в глубине души сознавал, что очень доволен реакцией
Леллдорина на его рассказ.
– У нас в Астурии мало хищных зверей, – почти с
грустью заметил Леллдорин.
– Несколько медведей, да иногда стая волков забежит.
