– Он и Белгарат сейчас находятся ниже по течению и,
насколько понимаю, будут здесь через несколько дней, самое большее – через
неделю. Понять слова гонца было довольно затруднительно. По-моему, он не совсем
в себе.
Тётя Пол вопросительно взглянула на торговца.
– Лихорадка, – пояснил Дроблек. – Этот
человек – драсниец и поэтому вполне надёжен – один из моих агентов с торгового
поста во внутренних районах страны, но, к сожалению, подхватил одну из
болезней, которых полно в этом вонючем болоте. И вот теперь у него горячка,
правда, есть надежда, что через день-другой полегчает и мы сможем расспросить
его подробнее. Я пришёл, как только удалось узнать в общих чертах, что велел
передать принц Келдар, поскольку понимаю, как вы ждёте вестей от него.
– Мы очень благодарны тебе за заботу, – кивнула
тётя Пол.
– Я бы послал слугу, но в Стисс Торе трудно найти
верных людей, да к тому же они могут всё переврать.
И внезапно широко улыбнулся:
– Конечно, дело не только в этом.
– Понимаю, – улыбнулась в ответ тётя Пол.
– Конечно, такому толстяку лучше оставаться на месте и
приказывать слугам выполнять все поручения, но из письма короля Родара я понял,
что важнее вашей миссии сейчас нет ничего в мире, и решил хоть чем-то помочь
Потом, криво усмехнувшись, добавил:
– Все мы впадаем иногда в детство, не так ли?
– Насколько серьёзно состояние гонца? –
осведомилась тётя Пол.
Дроблек пожал плечами:
– Кто может сказать? Половина всех гнусных заболеваний
подобного рода даже не имеют названий, и мы их не можем различить. Иногда люди
умирают от них очень быстро, иногда мучаются неделями. Некоторые даже в конце
концов выздоравливают.
Всё, что мы можем, – ухаживать за больными и ждать, чем
всё это кончится.
– Я сейчас же иду с тобой, – поднялась тётя
Пол. – Дерник, достань, пожалуйста, из вьюка зелёный мешочек. Мне
понадобятся кое-какие травы.
– Леди Полгара, к таким больным приближаться опасно,
можно заразиться, – предостерёг Дроблек.
– Мне ничего не грозит, поверь Просто хочу подробнее
расспросить гонца, а пока не избавлю его от лихорадки, это сделать невозможно.
– Мы с Дерником отправимся с тобой. Осторожность не
помешает, – предложил Бэйрек.
– Пойдём, если хочешь, – кивнула тётя Пол,
накинула плащ и подняла капюшон.
– Возможно, я задержусь на всю ночь, – сказала она
Грелдику. – Вокруг полно гролимов, так что вели своим матросам быть
настороже. Поставь на вахту самых трезвых.
– Трезвых, моя госпожа? – с невинным видом спросил
капитан.
– Я слышала пение, доносящееся из матросского
кубрика, – чопорно заметила она. – Чиреки в трезвом состоянии петь не
любят. Поплотнее закройте крышку на бочонке с элем. Ну что ж, идём, Дроблек?
– Тотчас же, леди, – заверил толстяк, лукаво
поглядев на Грелдика.
Гариону сразу стало спокойнее после ухода друзей, потому что
всё труднее становилось поддерживать прежние гнев и злобу в присутствии тёти
Пол. Юноша не знал, что делать. Ужас и ненависть к себе, разъедавшие душу с
того момента, как он вызвал пламя, охватившее Чемдара в лесу Дриад, росли и
росли, пока выносить их не стало сил. Он начал бояться наступления ночи, потому
что каждый раз видел один и тот же сон: горящего Чемдара с обугленным лицом,
молящего о милости, и всепожирающий огонь, вырвавшийся из серебристой метки,
приносящий ещё большие муки погибающему человеку. Ненависть, сжимавшая сердце
Гариона с того времени, как он побывал в Вэл Олорне, умерла в этом огне. Месть
оказалась столь жестокой, что юноша ни на кого не мог переложить
ответственность за совершённое им и избежать угрызений совести. Сегодняшний
взрыв ярости был направлен скорее на себя, чем на тётю Пол. Он назвал её
чудовищем, но на самом деле считал лютым зверем именно себя. И когда тётя Пол
объяснила, сколько ужасов и тягот ей пришлось пережить ради него, страстное
обличение, звучавшее в этом спокойном голосе, – доказательство боли,
которую причинили неосторожные слова, потрясло Гариона, а муки совести ни на минуту
не давали покоя. Ему было стыдно, так стыдно, что он не мог смотреть в лица
друзей и сидел в одиночестве, уставясь в пространство, а в мозгу громом
отдавались слова тёти Пол.
Гроза прошла, дождь почти унялся, только редкие капли всё
ещё падали в мутную воду реки. Небо постепенно прояснилось; солнце опускалось в
последние облака, окрашивая их в пламенеющий алый цвет. Гарион вышел на палубу,
безуспешно пытаясь справиться с угрызениями совести. Но тут сзади послышались
лёгкие шаги.
– Ты, наверное, очень гордишься собой? – едко
осведомилась Се'Недра.
– Оставь меня в покое.
– С чего бы? Наоборот, я желаю объяснить всё, что думаю
о твоём благородном негодовании.
– Не хочу говорить об этом!
– Жаль, но я всё равно выскажусь.
– А я не буду слушать – Будешь! Будешь как миленький.
Взяв Гариона за руку, она повернула его к себе. Глаза сверкали, крохотное
личико пылало гневом.
– То, что ты сделал, непростительно. Тётя растила тебя
с самого детства.
Была тебе матерью.
– Моя мать умерла.
– Леди Полгара – единственная мать, которую ты знал, и
что же она получила в благодарность? Ты назвал её чудовищем, обвинил в
равнодушии и пренебрежении!
– Не желаю тебя слушать! – закричал Гарион и,
прекрасно понимая, что ведёт себя как избалованный ребёнок, заткнул уши руками.
Принцесса Се'Недра, казалось, обладала странным свойством –
мгновенно вызывать в душе Гариона бурю раздражения.
– Убери руки! – скомандовала она звенящим
голосом. – Выслушаешь всё, даже если мне придётся кричать!
Гарион, испугавшись, что она исполнит обещание, отнял
ладони.
– Она ещё младенцем унесла тебя из горящего
дома, – продолжала Се'Недра, по-видимому, безошибочно найдя самое больное
место в и без того тяжко страдающем сердце Гариона, – находилась рядом,
когда ты сделал первый шаг, кормила, следила за тобой, утешала, когда было
больно и обидно. Разве чудовища так поступают? Леди Полгара неусыпно следит за
тобой, знаешь это? Я сама видела: стоит тебе споткнуться, и она уже протягивает
руки, чтобы прийти на помощь А сколько раз она укрывала тебя во сне. Похоже это
на равнодушие?
– Ты вмешиваешься в то, чего сама не понимаешь. Оставь
меня в покое, пожалуйста.
