— Это твой первый урок, — сказал Ячаг. — Я уже говорил, дай жизни развернуться самой. Если будешь продолжать эти занятия, ответы на все вопросы придут изнутри. Ты сама будешь творить мир, в котором живешь. Но так случится, когда придет время. А это всего лишь начало.
Коттен повернулась к нему:
— Как ты узнал, кто я такая?
— Во всех нас течет одна энергия. Совершая любой поступок, мы должны чтить вселенную. Мы — то, что мы думаем. Искусство пользоваться энергией жидкого света — всего лишь начало, первый урок; он поможет тебе открыть себя, осознать, что ты — часть источника, единой энергии, из которой состоит все. Это пригодится, когда ты вернешься в свой мир. — Он вытянул руку. — Возьми ее. Береги. Она напомнит: у кондора есть крылья, чтобы парить; так же и твой дух. — И Ячаг протянул ей пустую кость кондора и амулет из перьев. — Возьми ее, — сказал он, вкладывая кость с амулетом ей в руку. — Кунтур, или кондор, как называете его вы, не питается живыми существами. Он ест падаль. А значит, на крыльях кондора ты сможешь отвести от себя мертвеца, таящегося внутри.
Коттен крепко сжала кость и откинула волосы с лица.
— Но я, кажется, уже решилась остаться здесь. Я хочу и дальше учиться жить, как живет твой народ. Ты можешь быть моим наставником, — произнесла она, надеясь подольститься.
— Как ты думаешь: почему жидкий свет пришел к тебе так легко? Ты не такая, как все. И ты до сих пор не хочешь смириться с тем, что ты избранная?
— Не знаю. Я пытаюсь выбросить это из головы. И вообще, если я не хочу быть избранной и не такой, как все? Все это не имеет отношения к моей теперешней жизни. Может, я просто в это не верю!
Ячаг посмотрел на нее с любопытством:
— Мы все принимаем решения о том, какой будет наша жизнь. Это называется свобода воли — право на выбор. Конечно, ты можешь прожить жизнь, как захочешь. Но подсознательно ты все равно будешь распахивать двери, которые сама закрыла.
Коттен отвела взгляд.
— Все решили за меня — по крайней мере, так мне сказали… Эту сделку заключили без моего участия.
— У тебя есть предназначение, Майта, как и у всех нас. В твоей воле поступить с ним, как захочешь.
— Я не выбирала своего предназначения. Это сделал за меня отец… И Бог.
— Ты не так уж сильно отличаешься от остальных. У каждого есть свое место в жизни. Как в лесу множество тропинок ведет в разные стороны, так и в жизни открыты множество путей, открыты каждый день, каждую секунду. Мы лишь выбираем, по которому идти. Познав силу жидкого света, ты увидишь дороги, которые лежат перед тобой, и выберешь ту, что ведет к добру.
— Просто мне кажется, что слишком многое в моей жизни выбрали за меня, особенно за последние три года.
Ячаг спокойно сидел и смотрел, как она сжимает руки, пытаясь подобрать правильные слова.
— Ты сомневаешься в себе? Сомневаешься в своем величии?
— Во мне нет ничего великого. Да, я сомневаюсь в себе. Иногда сомневаюсь, могу ли вообще распоряжаться своими действиями. От меня ли зависит, возвращаться мне домой или нет? Ведь все в конечном счете сводится именно к этому. Даже если я решу не возвращаться, нечто, неподвластное моей воле, вторгнется и вынудит меня.
— Не бывает принуждения. Ты сама откроешь дверь домой, осознаешь ты это или нет. Майта, если ты останешься здесь, это не поможет тебе избавиться от ноши.
Ячаг был прав. Она это знала, и знала уже довольно давно. Ради этого она родилась, ради этого жила. Она знала, что враги Бога, враги Виракоча, виноваты в скандале с «костью творения», они заманили ее в ловушку, чтобы опозорить. Но лучше была бы она виновата сама. Может, отчасти так и есть. Слишком уж легко она вознеслась на такую высоту, с которой можно упасть. И ей испортили репутацию, чтобы она не могла вывести их на чистую воду. А чтобы запугать ее, они могут посеять хаос, ужас, опасность, а в случае с Ником, Полом и Эдельманом — смерть.
Коттен загнала вглубь подступивший страх. Та жизнь, что рисовалась впереди, явно ей не по силам.
— Я не могу, — произнесла она решительно и четко. — Я бы хотела быть отважной, мужественной и… Но на самом деле я всего лишь зазнавшаяся журналистка. Я не готова к подвигам. Я не смогу. Неужели ты не понимаешь: мир не может мне верить. Бог не должен мне верить.
Питер Пэн
Лестер Риппл резал банан кружочками. Сначала — очень быстро — три кружочка, пауза, потом — еще три. Раз. Два. Три. Бледно-желтые кружки падали на куски хлеба, намазанные густым слоем арахисового масла «Питер Пэн». Лестер оставил маленький, с черными точками, кончик банана в кожуре и выкинул ее в мусорное ведро.
Он собрал ужин — сэндвич, кошерные маринованные огурцы с укропом и стакан кефира, который так трудно найти в наши дни, — и направился к дивану и телевизору. Радио уже было настроено на национальный канал, и там шли «Беседы о науке по пятницам» — лучше не бывает.
Лестер поправил очки. Липкий кончик скотча, которым была обмотана дужка, отошел и приклеился к волоску брови. Лестер скривился, выдергивая волосок, и крепко пристроил очки на переносице.
Рядом на диване валялся тест «Оцените степень своего занудства» — его Лестер нашел в Интернете. Пока что на все вопросы — ну или почти на все — он давал положительные ответы.
«Вы чувствуете себя неловко в обществе?
У вас плохое зрение?
Вы помните значение числа “пи” больше, чем на пять знаков после запятой?
Вы были членом команды по шахматам?
Вы знаете больше трех языков программирования?»
Он уже ответил на 99 вопросов такого рода, пока наконец не прочел последний. И этот вопрос обесценил для него все исследование. Точнее, он не просто заставил Лестера разочароваться в тесте — он привел его в ярость, потому что демонстрировал глубокое пренебрежение широкой публики к интеллектуалам.
«Вам случалось испытывать оргазм в процессе написания компьютерной программы после четырех часов ночи?»
Ну разве это не подтверждение его выводов о современном обществе? Обществе, где миллионы и слава достаются спортсменам и шоуменам. А этим мозги вовсе ни к чему. И кто виноват? Рядовой обыватель! Именно он решает, кто или что ценно в этом мире. Да, человечество деградирует.
Значит, так тому и быть, решил Лестер.
Он откусил от бутерброда и сосредоточился на «Беседах о науке». Слушал он внимательно. Разговор шел о будущем компьютерной техники. Интервью брали у человека по имени доктор Бенджамин Файджел.
Лестер запил кефиром бутерброд, запоминая радиобеседу. Файджел что-то упустил. Что-то очень важное. Лестер понял, что ему надо позвонить в студию.
Он прожевал следующий кусок — раз-два-три, — вытер руки о рубашку от следов арахисового масла и банана, встал и отправился на кухню, где на стенке висел телефон.
