В статье Темпест Стар напечатали официальное заявление полиции Перу, где говорилось, что члены экспедиции стали жертвой некачественного алкоголя с добавлением галлюциногенов, который спровоцировал суицид. Дальше эта стерва пускалась в собственные рассуждения. Она не выдвигала прямых обвинений, на основании которых ее и газетенку можно судить за клевету, — она подло, почти на подсознательном уровне внушала читателю, что Коттен Стоун, некогда знаменитая энергичная журналистка, решила организовать происшествие, о котором напишут на первых полосах все мировые издания, — лишь для того, чтобы оказаться в центре событий.
«Возможно ли, что эта женщина, в прошлом — первоклассная журналистка, разработала и осуществила дьявольский план, чтобы вернуть себе имя? Могла ли психологическая травма от досадного падения с вершин мировой славы вылиться в страшное злодеяние? Пытливые умы хотят получить ответ».
Коттен шлепнула ладонями по рулю. Они что, с ума посходили? Неужели кто-нибудь поверит в эту бредятину?
Коттен несколько раз хлопнула по рулю, качая головой, потом взяла газету, скомкала ее и швырнула на заднее сиденье.
— Пытливые умы пусть идут в задницу.
Вернувшись домой, она сложила в угол пакеты с покупками и рухнула на кровать. Может, имеет смысл подать в суд? Кто-то же должен за это ответить. Эта мразь Стар несет черт знает что. Это не новостной сюжет — это клевета, мерзость, скотство. Феерическая ахинея.
И миллионы людей по всей стране это прочитали.
Час спустя, подкрепившись сэндвичем с индейкой и диетической колой, Коттен уселась за ноутбук. Сначала проверила через Интернет состояние своего счета. Подтвердилось то, что она и так уже знала: ей нужны деньги, и добыть она их может единственным способом — продать сюжет, над которым работала несколько месяцев перед отлетом в Перу. Если удастся заключить контракт с каким-нибудь телеканалом, ее дела, может быть, и поправятся. Она открыла папку «Захоронение токсичных веществ» и стала просматривать записи.
Через несколько минут сняла трубку с телефона и позвонила сотруднице Эн-би-си, через которую обычно выходила на руководство канала.
— Фрэн! — воскликнула она, когда ей ответил знакомый голос. — Извини, что долго не проявлялась. Я задержалась на последнем задании, но теперь вот вернулась.
Ответа не последовало, и она продолжила:
— Понимаешь, я сейчас раскручиваю потрясающий сюжет. Тебя наверняка заинтересует. — И тут же перешла к сути дела: — Здесь есть очень дорогой район — все огорожено, есть площадка для гольфа и так далее. Там одни богачи. Несколько месяцев назад мне позвонил озеленитель этого района. Не буду вдаваться в подробности, но все высаженные растения погибли, причем это повторилось дважды. Он никогда не видел, чтобы вот так вымирали целые акры, и он, прости за каламбур, стал рыть землю носом, пока не выяснил по старым аэрофотоснимкам, что когда-то на этой территории незаконно захоронили токсичные вещества — красители, растворители и так далее. Оказалось, весь район стоит на ядовитых отходах. — Коттен сделала паузу. — Ну, что скажешь?
Когда Фрэн ответила, плечи Коттен ссутулились.
— Не понимаю, — произнесла она. — Хочешь сказать, вам это не подходит? Но это же грандиозная история. Честное слово, Фрэн, ее можно раздуть до небес.
Она послушала еще секунду.
— Ладно. И тебе того же.
Невероятно. Это же первоклассный сюжет. Скандал, проблемы здравоохранения, укрывательство. Все для того, чтобы поднять рейтинг. Почему же Фрэн его отвергла?
Ну и ладно. Не страшно. Надо позвонить на другой канал. Рыбы в телевизионном море предостаточно. Правда, Фрэн — самое надежное контактное лицо. Что-то здесь не так. Ей же всегда нравилась работа Коттен. Почему вдруг такое равнодушие?
Она могла бы обратиться с просьбой к Теду Кассельману, другу, наставнику, ангелу-хранителю, но поскольку в ее послужном списке темные пятна, она не хотела, чтобы он портил свой. Если бы она попросила, он пристроил бы ее сюжет, но она не могла заставить себя. Это было бы неправильно. Он и так уже сделал достаточно. Даже чересчур.
Следующие разговоры закончились тем же, что и первый, пока Коттен не дозвонилась до старой приятельницы, работавшей в Теннесси, в местном отделении одного телевизионного канала.
— Коттен? — В голосе собеседницы слышалась неподдельная радость.
— Привет, Билли. Да, это я. Как ты там? — На самом деле ее звали Билли-Мэй, но поскольку она была бой-бабой, то предпочитала просто «Билли».
— Я — отлично, мисс Проныра, — сказала Билли. — Лучше всех. Муж, дети — все тип-топ. Ты-то как, старуха?
— А у меня райская жизнь в Маргаритавилле
[22]
. Правда, я решила, что пора с этим завязывать и снова впрягаться в работу. — Коттен выдавила смешок, глядя сквозь жалюзи на Атлантический океан.
Тот человек вернулся. Он сидел на скамейке у автобусной остановки на углу. Но уже без газеты.
— Милая, — заявила Билли, — даже не надейся, что кто-то поверит, будто ты живешь в песне Джимми Баффета. Пойми, зайка: все знают, где ты была, и ни одна душа в нашем бизнесе не станет иметь с тобой дело после этой паскудной истории в Перу. Я тебе это говорю как подруга. Не хочу, чтобы ты и дальше себя обманывала.
Коттен пошатнулась, но устояла.
— Не прячься от правды. Ты стала изгоем, — продолжала Билли. — Это скотство, я согласна, но что есть — то есть. Теперь к тебе никто на пушечный выстрел не подойдет. Если я что-нибудь у тебя возьму, из меня начальство тут же сделает отбивную. Я знаю, что все эти слухи — брехня. Елки-палки, да все знают, что это брехня, но отлично понимают, насколько загажена твоя репутация. И неважно, кто во что верит или не верит. Тут дело в имидже.
Коттен приподняла жалюзи: отчаянно хотелось, чтобы раскаленное флоридское солнце разбило стекло на острые осколки, а те отрезали от нее то, что она сейчас слушала.
— Ты хочешь сказать, что это не просто брехня бульварной газеты? И пошел слух, будто я действительно устроила все это, чтобы попасть в заголовки?
— Именно так, зайка. Слово брошено — и все. Теперь перед тобой гора слухов и испорченная репутация. А я просто передаю то, что слышала.
Коттен была не в силах произнести ни слова.
— Милая, ты там держись. Пройдет время — все уляжется, — утешила Билли.
Коттен затошнило.
— Спасибо за честность, Билли. Ты хороший друг.
— Мне пора бежать, зайка.
Коттен снова посмотрела в окно. Скамейка на остановке опустела.
— Да, — сказала она. — Мне тоже.
