Известие ошеломило Тремэна, удар был слишком силен. Он и представить себе не мог, что его дорогой друг никогда не вернется. Феликс унес с собой целый кусок его, Гийома, жизни, самые прекрасные ее годы... Но мысль о Розе заставила Тремэна забыть собственную печаль: как-то она воспримет ужасное известие? Нужно немедленно ехать к ней, подставить свое плечо. Два часа спустя он покинул Париж и, минуя Тринадцать Ветров, направился прямо в Варанвиль.
Роза, конечно, еще ни о чем не знала и встретила его, как всегда, тепло, с радостью и лучезарной улыбкой, с искоркой в прекрасных зеленых глазах, каких не было больше ни у кого в мире. Тут же все было готово к услугам усталого путника: графинчик с сидром, хлеб с хрустящей корочкой, свежайшее масло, нежный окорок, крепкий кофе. Молодая женщина была так рада вновь увидеть доброго друга, что не сразу встревожилась по поводу его усталого лица и исказившихся черт, отнесла их на счет дальней дороги.
– Наступит время, – отругала она Гийома, – когда вам придется отказаться от привычки ездить в седле на столь дальние расстояния. Все дело в вашей гордости: вы хотите доказать, что не подвластны времени, и забываете об искалеченных ногах.
– Нет, Роза, это не гордость. Просто моя извечная диковатость. Я прихожу в ужас от дилижансов, куда люди набиваются, как сельди в бочку, да и едут они крайне медленно, а я люблю быструю езду. Сегодня же я просто обязан был поспеть первым.
– Почему именно сегодня?
– Чтобы вы именно от меня узнали то, о чем я должен вам сообщить. Роза, дорогая... я привез плохие новости...
Она вдруг сильно побледнела, на длинной шее резко выступила и стала яростно пульсировать голубая жилка.
– Речь идет... о Феликсе? Отвечайте, не тяните!
– Да... Он был среди тех, кто пытался высадиться в Кибероне.
Роза опустила глаза и спросила тусклым голосом:
– Он... он?..
Она так и не смогла выговорить то, о чем догадалась. А Гийом не мог ответить «да». С бесконечной нежностью положил он свои большие ладони на дрожащие плечи молодой женщины. Гийом понял, что только неимоверным усилием воли она еще держится на ногах, попытался привлечь ее к себе, но Роза отстранилась, затем вдруг подняла на него глаза. Потрясенный Гийом встретился с ней взглядом – на него смотрела смертельно раненная лань.
– Простите меня, друг мой... Мне нужно остаться одной. Окажите мне только одну услугу – сообщите о случившемся всем домашним... я не в состоянии этого сделать!
Она убежала в сад, и Гийому ничего не оставалось делать, как сообщить горестную новость Фелисьену и Мари Гоэль, старым слугам Варанвиля, видевшим, как Феликс появился на свет.
С того страшного дня прошло семь лет. Семь лет, в течение которых Роза ни разу не пожаловалась, стараясь не менять своих привычек и не показывать своего горя детям. Изменился только цвет ее платьев: веселые зеленые тона, которые были ей так к лицу, уступили место черным. Да еще, пожалуй, редко теперь слышался ее жизнерадостный смех.
– Я прожила десять счастливых лет, – сказала она как-то Гийому. – У многих женщин и этого не было...
Самым жестоким испытанием было то, что она не могла перевезти на родину останки мужа, негде было и помолиться над огромной могилой, где он покоился вместе со своими товарищами по несчастью. Революция завершилась, Франция походила на лишенный лоцмана корабль. Процветали коррупция и разгул, людей обуяла жажда легкой жизни. Кое-где поднимали голову притихшие роялисты. Неспокойно было на дорогах, банды разбойников прекрасно пользовались всеобщей неразберихой. Гийом наотрез отказался сопровождать Розу в Орэ, сославшись на то, что, пока не восстановится порядок, предпринимать такое паломничество крайне рискованно. Она нужна детям и Варанвилю...
Когда желтый свет от массивной масляной лампы рассеял тени «исповедальни», Гийом подумал, что годы не стерли свежесть с лица Розы. В черных платьях, отделанных белым муслином, которых она больше не снимала, Роза все равно была похожа на девушку в зеленом, которую они с Феликсом встретили в салоне мадам дю Меснильдо по возвращении из Индии. Она стала худощавее, резче выделялись черты лица, но в свои тридцать четыре года мадам де Варанвиль сохранила свежий цвет лица и ямочки на щеках. Только одна-единственная белая прядь в густых золотисто-русых волосах выдавала ее тайную рану.
Вместе с лампой старушка Мари принесла и кофе. Роза считала, что гостю необходимо подкрепиться. После первой чашки она тут же налила ему вторую, затем спросила:
– Вы ездили в Эскарбосвиль? Адам и молодой Ронделер неразлучны, может, он у него?
– Я тоже так думал и в первую очередь направился туда. Но никто его не видел. Ни Жюльен, ни аббат Ландье. Аббат их учитель, и мой сын буквально восхищен им.
– Вы разве не разделяете его мнения? По-моему, аббат очень знающий человек.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, только вот... как бы вам объяснить... Адам обязан аббату своей страстью к латыни, греческому, естественным наукам, и вдруг теперь они занялись археологией. Вчера вечером Адам вернулся с головы до ног в грязи и необыкновенно возбужденный...
– Другими словами – он был счастлив?
– Даже чересчур. Мы сидели за столом, и если бы я его не остановил, нам пришлось бы выслушать целую лекцию. А потом он увидел Артура... Дальнейшее вам известно.
Оба замолчали. Роза с отсутствующим видом помешивала в чашке ложечкой. Немного помедлив, вздохнула и спросила:
– Каков он?
– Артур? Если бы не бегство Адама, я бы обязательно привел его к вам, и вы сами смогли на него посмотреть, но теперь...
– Держу пари, он похож на вас...
– Вы, случайно, не ясновидящая? Он действительно похож на меня. Даже слишком! Думаю, именно этого Адам и не смог вынести.
– Жаль, что невозможно было выдать его за кузена. Пусть это не очень мудро, но помогло бы сохранить мир в доме.
– Но тогда бы Артур этого не вынес! Вы хотите, чтобы ребенок, презираемый собственными бабушкой и братом, согласился к тому же жить инкогнито, с маской на лице? Я знал, что столкнусь с трудностями. Но ждал их скорее от Элизабет. И вот вечно витающий в облаках Адам спускается на землю только для того, чтобы поднять бунт!
– Что вы собираетесь делать?
– Найти его, конечно, но, что делать дальше, признаться, не представляю. В данный момент я задаюсь лишь одним вопросом: где его искать? Если Адама нет ни у Ронделеров, ни у вас...
Розу чрезвычайно тронул надтреснутый голос Гийома. Она придвинула свой стул поближе, положила ладонь на его руку и почувствовала, как та слегка дрожит.
– Вас снедает тревога, Гийом, иначе вы не опустили бы руки так скоро. Есть тысячи мест, где ребенок может спрятаться. Он знает эту местность как свои пять пальцев.
