Этот поцелуй они прервали, лишь услышав шаги Перье. Когда он вошел, Лорна уже сидела за столом и наливала кофе Гийому, а потом себе. Она улыбнулась вошедшему, отвечая на его приветствие, потом спросила:
– Кажется, буря уже утихла? Я смотрела на небо из своей комнаты: тучи еще летят быстро, но уже не кажутся такими грозными.
– Ветер переменился. Может быть, днем даже покажется солнце... Так вы останетесь здесь еще, месье Гийом, или же мне пора готовить упряжку, а потом только начать собирать поломанные ветви деревьев в саду?
– Готовьте упряжку. Мы выедем примерно через час...
– Нет, – проговорила Лорна, спокойно намазывая хлеб маслом. – Вы можете ехать, если хотите. Я остаюсь...
Тремэн изменился в лице. Его нахмуренные брови сказали Жилю Перье, что ему лучше удалиться. И он вышел из комнаты, бормоча что-то нечленораздельное. Ни тот, ни другая не обратили на его ворчание никакого внимания. Лорна же, зная, что нападение – лучшая форма защиты, объяснила: да, они собирались съездить только туда и обратно, но ее решение изменилось, как только она увидела этот дом.
– Мне захотелось провести здесь несколько дней! – сказала она. – Я думала, что нам придется ночевать на каком-нибудь постоялом дворе, но здесь я чувствую себя, как дома, и мне хотелось бы задержаться.
– Не играйте с огнем, Лорна. В усадьбе нас ждут. Если мы не вернемся, там будут беспокоиться.
– Если вы не вернетесь! Что же касается меня, то думаю, что там будут даже рады моему столь неожиданному отсутствию. Поэтому я вовсе не играю и предлагаю вам уехать одному...
– Но это смешно! У вас нет с собой никаких вещей, нет горничной.
– Ну и что? Я могу очень хорошо обойтись без этого, и мне даже хочется так пожить. К тому же под охраной Перье и его собаки я не буду ничего бояться.
– Меня не это как раз волнует. Здесь вы будете в полной безопасности, но...
– Никаких «но»! И я с удовольствием познакомлюсь с этой Жанет, которая делает чудеса. Мне кажется, мы прекрасно поймем друг друга.
Потом протянув руку через стол, она схватила руку Гийома.
– Позвольте мне этот каприз, любовь моя... и приезжайте сюда... скажем, через неделю.
– Я, конечно, не приеду. А пришлю Дагэ...
– Тогда я не вернусь! И я не бросаю слов на ветер. Или вы приедете за мной один, как вы привезли меня сюда, или... О, я не знаю! Может быть, я приживусь здесь до тех пор, пока кто-то соизволит мною заняться, – закончила она игривым тоном, послав Гийому такую милую улыбку, которая окончательно разоружила его.
– А вы не сошли с ума?
– Из-за вас? Да... Но как вы можете быть таким тупым? Если мы вернемся в усадьбу вдвоем, это же катастрофа: этой же ночью вы окажетесь в моей постели или я в вашей и тогда все откроется...
– Вы очень самоуверенны!
– А вы еще больше! Сможете ли вы поклясться, что в эту минуту вы не жаждете меня так, как я вас? Вот видите! – заключила она, видя, как он отвернулся. – Поверьте мне и уезжайте со спокойной душой. Только думайте о том, что, расставаясь с вами на несколько дней, я буду готовиться к нашей будущей ночи любви Я буду ждать ее с нетерпением, так же как и вы... Я так жду этой ночи!
Огоньки, плясавшие в ее таких переменчивых красивых глазах, бросали ему вызов, но он уже был побежден и сложил оружие. Он подошел к ней и зарылся лицом в ее душистые густые волосы, стараясь достать губами ямку на ее шее.
– А если я не хочу так долго ждать?
Она издала крик радости, который напомнил скорее стон или хрип.
– Идем! – прошептала она. – Идем скорее! Гийом уехал через час. Один.
Итак, все начиналось сначала...
Легкая карета, но достаточно прочная, несла его через рытвины и ухабы дороги, ведущей в усадьбу. Он старательно отгонял от себя угрызения совести, продолжая наслаждаться ощущением своей победы: победы самца, который метит своими когтями самую красивую самку стада, ту, которую он чувствовал всем своим существом созданной именно для него. К тому же это была дочь Ричарда, и это добавляло остроты в его своеобразную месть этому предателю, где бы он сейчас ни был: овладеть его дочерью после супруги, какой триумф!
Однако Тремэн хранил чуточку прозорливости, понимая, что это не совсем так: ведь он страстно любил Мари, любил телом и душой. Она была единственной, его любимая, а Лорна никогда не сможет заменить ее. То, что его тянуло к ней, было абсолютно плотским чувством и не могло называться любовью. Даже когда она приводила его в исступленный восторг, он не мог решиться и сказать: «Я люблю тебя». И это понятно, потому что сердце его не подсказывало таких слов, самых прекрасных слов в мире. А вот она произносила эти слова, надеясь услышать в ответ то же, но он не произнес их и, может быть, никогда их не произнесет.
Гийом признавал тем не менее, что вырваться из объятий этой сирены было своеобразным подвигом. Это ослепительное тело, при одном воспоминании о котором кровь бросалась ему в голову, а руки становились мокрыми, отличалось каким-то тайным магнетизмом, который не разрушить простым обладанием, когда сердце молчит. Скорее наоборот, это еще больше разжигало желание. Тем более что эта молодая женщина умела продлять ощущения... По здравом размышлении, это умение у «барышни» из светского общества вызывало удивление. Было понятно, что Лорна уже давно не девственница: ее развитое тело говорило, что она женщина. У нее уже был мужчина, но искусство ласки, которым она обладала, было бы понятно у индийской баядеры – а Гийом сохранил о них воспоминания! – а не у леди. Это наводило на размышления: несколько любовников? Или какой-то несравнимый партнер? Впрочем, это не имело значения... И все-таки Гийом решил, что он когда-нибудь задаст ей такой вопрос. Каков бы ни был ответ, он не затронет его чувства, несмотря на то, что эта женщина притягивала его к себе.
Это притяжение было столь сильным, что Гийом дважды останавливал лошадь, думая повернуть назад. Но благоразумие побеждало, и он продолжал путь, чувствуя, что его лихорадка утихала по мере продвижения вперед. Он почувствовал некоторое облегчение, почти освобождение, и спешил скорее вернуться домой. Он лишь сожалел, что ехал в кабриолете, а не верхом, это сейчас подошло бы ему в самый раз.
Наконец он прибыл домой. Было уже поздно. Неяркий свет просачивался через щели в ставнях второго этажа, а на первом свет не горел. Лишь из кухни виднелись отблески света. Гийом был рад этому и похвалил себя, что просил не ждать его к ужину, когда уезжал накануне. Эта была разумная предосторожность, которую он принял на всякий случай, а теперь одна мысль, как он посмотрит в глаза своих детей, особенно дочери, вызывала у него страх.
Как он и думал, Клеманс и Потантен сидели у огня, но на этот раз они были не одни: с ними была Китти, штопавшая кружева ночной рубашки. Она поспешно встала, увидев Гийома.
