За всем этим стоит мой бывший шеф — Мануель. Поскольку я желала выйти из-под контроля, он отправил меня в психиатрическую больницу, расположенную далеко от Киева, изолировав от друзей. Очень скучаю по Егору, Марте, подругам, друзьям, безумно хочется увидеться с ними. Вначале я не имела возможности подать им весточку о себе, а когда подружилась с медсестрой Соней, постеснялась это сделать. Не хочу, чтобы они увидели меня слабой, беспомощной, в окружении психически больных людей.
Чувствую, что впадаю в истерику из-за неопределенности будущего, с трудом подавляю ее. Время тут тягучее, как резина, болезненна его медлительность. До сегодняшнего разговора с лечащим врачом я надеялась, что еще немного — и меня выпишут, и не потребуется прибегать к чьей-либо помощи. Сейчас у меня такой уверенности нет.
Хоть и очень не хочется, необходимо позвонить Марте и рассказать о своем бедственном положении, попросить о помощи. Но разве она в силах мне помочь? Да и в чем помочь?
Сознание затуманивается, мысли путаются — это циклодол начинает действовать. Чувствую расслабленность и легкую эйфорию, веки тяжелеют, и я уже не в силах их открыть.
«Циклодол, циклодол, ты даришь сон!»
Чувствую, что-то очень важное прошло мимо моего сознания, но уже плыву, качаясь на волнах невидимого эфира в окружении разноцветных шариков.
— А-а-а! — орет над ухом женский голос, полный животного страха, и я, как пружина, подскакиваю на кровати.
На соседней кровати Магда, выпучив глаза, словно жаба, снова пронзительно вопит, и это вконец изгоняет из меня сон. В палате становится шумно: от такого крика только мертвый не проснется.
— Что с тобой? — интересуюсь на правах ближайшей к ней соседки.
— Э-э-э… — Магда блеет и стучит зубами, указывает дрожащей рукой на Любу, кровать которой стоит почти у выхода.
Та, проснувшись, приподнялась и испуганно смотрит в нашу сторону.
— Поясни толком, что случилось?!
— Э-э… Там был черт! — выдавливает из себя Магда.
— Что он там делал? — Не знаю, злиться или смеяться над ней.
— Он стоял над Любой и крестил ее.
— Ч-черт — крестил?! — Еще немного, и я расхохочусь. Хотя что тут смешного? «Лечение» привело к тому, что у меня бывают резкие перепады настроения. Когда это замечаю, стараюсь сдерживать эмоции.
— Теперь Люба умрет, — спокойно поясняет Магда и зевает.
Ее глаза вдруг делаются сонными, она не похожа на человека, который пару секунд назад орал как резаный.
В палату вбегает медсестра Божена, обводит всех ядовитым взглядом.
— Что случилось?! Почему не спите?!
— Магда черта увидела, — ябедничает Кристя.
— Она сказала, что я умру! — Дрожащая от страха Люба натянула одеяло чуть ли не до подбородка, видимо, рассчитывая, что оно убережет ее от нечистой силы.
— Успокойся, с тобой ничего не случится. — Медсестра поворачивается к Магде. — Если еще раз озвучишь свои фантазии, то отправишься в изолятор!
— Я в самом деле видела черта! Он парил над спящей Любой и черной волосатой рукой перекрестил ее.
— Какой он был: с рожками и хвостиком?
— Большой, черный, а лица не разглядеть. Хотите поклянусь, что так и было?
— Поклянешься, как иначе. Подымайся! Пойдем чертей изгонять.
— Не надо! Не хочу в изолятор! — визгливо кричит Магда.
— Мне позвать Степана?!
— Хорошо, я пойду с вами, Божена Ильковна. Вы ничего плохого мне не сделаете?
— Всем спать, тихий час еще не закончился! Магда, за мной!
Медсестра молча направляется к двери, а за ней с обреченным видом плетется Магда.
«Черт привиделся! Увлечение циклодолом и прочими подобными препаратами Магду до добра не доведет. В этом виноваты и ее сердобольные родственники, исправно снабжающие ее „карманными“ деньгами», — думаю я, поворачиваюсь на бочок и неожиданно быстро засыпаю.
Неувядающая песня «Все могут короли» Пугачевой врывается победным маршем в сон, сообщая об окончании тихого часа. Для большинства больных наступает время ничегонеделания, и лишь немногие, в том числе и я, работают, причем только по желанию, — это так называемая трудотерапия. Есть группа, вырезающая замысловатые фигурки из старых газет, и группа, которая занимается стихосложением и рисованием. Я же тружусь на участке, примыкающем к больнице, бóльшую часть которого занимает старый сад. Нашу группу прозвали «огородники». Физический труд и возможность шесть раз в неделю бывать на свежем воздухе позволяют поддерживать себя в форме. Характерные последствия приема нейролептиков — ригидность конечностей, дрожание пальцев. Слава Богу, у меня этого нет.
К торцу больнички примыкает небольшой сад, деревья здесь посажены в форме буквы «п». Сад окружен с одной стороны старинной решетчатой оградой и с двух сторон — кирпичной стеной. Наше поле деятельности: три десятка старых фруктовых деревьев, почти не плодоносящих, и небольшой огород, снабжающий кухню овощами. Под руководством завхоза Яноша Давыдовыча я, еще три женщины и Рома из мужского отделения занимаемся прополкой, окучиванием, опрыскиванием и прочими сельхозработами. Я получаю удовольствие от физического труда, а еще эта работа навевает фантастические мысли о побеге.
Свобода рядом — надо только перелезть через трехметровую кирпичную стену. Не такая уж стена высокая, достаточно подкатить к ней садовую тележку и, подпрыгнув, подтянуться. Но легкость побега лишь видимая. Каким образом попасть в сад ночью? Бежать днем — безумие: поймают задолго до того, как успею добраться до села, через которое проходит автомобильная дорога и до которого четыре километра. Большинство младшего медицинского персонала — из окрестных сел, и маловероятно, что беглец из «дурдома» сможет рассчитывать на помощь и содействие их односельчан.
Сегодня у меня задание подвязывать помидоры, занятие это кропотливое и неспешное. Продвигаюсь между рядами кустов, некоторые уже вымахали метра на полтора в высоту и увешаны мясистыми плодами, пока еще зеленого цвета.
Раздается нетерпеливый автомобильный сигнал. Я вижу, как в конце сада охранник открывает ворота, рядом с ним — двое незнакомых санитаров, видимо, из мужского отделения. Въезжает старенький микроавтобус мышиного цвета с пятнами ржавчины на кузове и направляется к больничному моргу, расположенному в бывшей часовне. Место крайне неприятное и зловещее.
Из микроавтобуса выходят несколько человек, среди них замечаю молодую женщину в черном платке. У меня сжимается сердце и по спине бежит холодок. В последнее время я часто вижу этот похоронный автомобиль, знаю, что через несколько минут санитары вынесут из морга гроб с покойником. Но почему это зловещее авто зачастило в больницу? Здесь что, эпидемия?
— Кто-то умер в мужском отделении? — не выдержав, интересуюсь у Яноша Давыдовича, который стоит рядом и тоже смотрит на приезжих.
