Но кто все эти люди? И, Матерь Божья, куда они ее привели?
Но тут Кэтрин почувствовала, что пол под ногами шатается, и осознала ужасную правду. Она ощущала качку, еще лежа в сундуке, но искренне считала, что ошибается. Услышав, как собравшиеся переговариваются по-русски, она поняла, что попала на русское судно.
Руки, освобожденные от веревок, бессильно повисли, и Кэтрин, застонав, подняла их и согнула в локтях, стараясь размять плечи. Владимир потянулся было к платку, обвязанному вокруг ее рта, но пальцы его нерешительно замерли в ее волосах. Весьма предусмотрительно. Он, должно быть, знает, что она не собирается молча стерпеть это последнее злодеяние. Она выскажет ему все и так отчитает, что уши у него будут гореть не одну неделю! Но Владимир по-прежнему колебался, а у самой Кэтрин пальцы еще не гнулись.
Сзади раздалась длинная русская фраза, и толпа мгновенно рассеялась. Платок упал на пол, но рот Кэтрин так пересох, что она могла прокаркать лишь одно слово:
— Воды…
Маруся мгновенно побежала за водой, а Владимир опустился на колени перед Кэтрин и начал растирать ей ноги. У нее было единственное желание — послать его на пол сильным пинком в грудь. Но ноги по-прежнему отказывались двигаться.
— Я должен попросить у тебя прощения, — неохотно проворчал Владимир, не глядя на нее, словно приходилось выдавливать слова насильно. — Нужно было проделать дырки в сундуке, но, боюсь, я просто не подумал об этом.
Кэтрин не верила собственным ушам. Ни малейшего раскаяния по поводу того, что он так бесчеловечно запихал ее в сундук? Ни следа краски на лице?
— Это не единственная ваша ошибка, вы… вы… Она сдалась. Слишком болело пересохшее горло, и слова не шли с воспаленного, распухшего языка. Кровь прихлынула к начинавшим обретать чувствительность ногам, и их кололо все сильнее. Приходилось стискивать зубы, чтобы удержаться от стонов. Господи, конечно, бывало, что у нее затекали ноги и руки от неудобной позы, но такое… Представить невозможно!
Явилась Маруся и поднесла чашку с водой ко рту Кэтрин. Девушка пила жадно, захлебываясь, забыв о хороших манерах и приличиях. Теперь ее по крайней мере не мучила жажда, но по-прежнему хотелось кричать, бить кулаками — тысячи игл впивались в ноги и руки, и мучения с каждой минутой усиливались, пока терпение Кэтрин не достигло предела. Несмотря на решимость держаться, она тихо застонала.
— Потопай ногами, англичаночка. Сразу поможет. Голубоглазая женщина говорила добродушно и с явным сочувствием, но Кэтрин слишком сильно терзалась, чтобы испытывать к ней благодарность.
— Я… О, черт бы вас побрал, Киров! Жаль, что теперь преступников не четвертуют, но я позабочусь, чтобы этот обычай возродили специально для вас!
Владимир попросту не обратил внимания на крики, продолжая с силой растирать ей щиколотки и ступни, но Маруся, делавшая то же самое с руками девушки, весело хмыкнула.
— По крайней мере упрямство ее не сломлено, и покорнее она в этом сундуке не стала.
— Очень жаль, — проворчал Владимир. Кэтрин разозлилась еще больше. Как смеют эти грубияны говорить в ее присутствии по-русски?!
— Я знаю пять языков, но, к сожалению, не ваш. Если не станете говорить на французском, который я понимаю, значит, не собираюсь утруждать себя объяснениями, почему флот ее величества королевы станет преследовать это судно до самых российских вод, если это понадобится.
— Какой вздор! — перебил ее Владимир. — Глядишь, еще немного, и начнете рассказывать, что вхожи во дворец!
— Не только это, — отпарировала Кэтрин, — но я удостоена дружбы ее величества, поскольку год прослужила фрейлиной при дворе. Но даже если бы это было и не так, надеюсь, влияния графа Страффорда будет достаточно, чтобы стереть вас с лица земли!
— Вашего хозяина?
— Да не слушай ее, Маруся! — фыркнул Владимир. — Станет английский граф беспокоиться из-за таких, как она, и разыскивать пропавшую служанку! Она не принадлежит хозяину, как мы.
Кэтрин отметила, с каким презрением он сказал это, словно гордился своим рабским положением. Но больше всего ее взбесило то, что он, очевидно, не поверил ни единому ее слову.
— Ваша первая и самая серьезная ошибка заключалась в том, что вы посчитали меня горничной. Я не поправляла вас, поскольку не желала, чтобы стало известно мое истинное имя. Но, похитив меня, вы зашли слишком далеко. Граф — мой отец. Я Кэтрин Сент-Джон. Леди Кэтрин Сент-Джон.
Муж и жена переглянулись. Кэтрин не видела выражения лица Маруси, казалось, торжествующе твердившей:
— Видишь, муженек? Теперь тебе понятно, почему она так надменна и ведет себя, словно все вокруг обязаны ей кланяться? Но Владимир лишь безразлично пожал плечами.
— Кем бы вы ни были, все равно зря растрачиваете на меня свой гнев, — объявил он. — На этот раз я сделал так, как приказал барин. Именно он велел вынести вас из дому в сундуке. Конечно, я промашку дал, когда не провертел в сундуке дырки. Барин строго наказал и пальцем вас не трогать. Правда, может, стоило освободить вас раньше…
— Может?! — взорвалась Кэтрин, оглядываясь в поисках предмета потяжелее, которым можно было бы огреть этого нахала по его пустой голове.
Она хотела сказать еще что-то, но новая волна боли заставила девушку громко застонать и согнуться. За что ей такие страдания?!
Последние пять минут Максим стоял в двери, в зачарованном молчании прислушиваясь к громкому спору, и наконец, вспомнив собственные обязанности, объявил:
— Если она и есть англичанка, барин хочет немедленно ее видеть.
Снова неловко поежившись от страха, Владимир нерешительно начал:
— Она не может…
— Он сказал «сейчас же», Владимир.
Глава 10
Дмитрий откинул голову на спинку кресла и поднял босые ноги на табурет. Кресло было удобным, жестким, но хорошо набитым, и напоминало о том, что он — человек, который редко отказывает себе в чем-либо, будь то женщины, предметы роскоши или даже настроения. Дмитрий приобрел восемь таких одинаковых кресел, по числу спален в поместьях, которыми владел по всей Европе, и еще одно, которое повсюду путешествовало с ним. Дмитрий всегда старался приобрести то, что ему нравилось или подходило.
Одной из таких дорогих вещей была княжна Татьяна. Да, она вполне достойна стать его женой — из всех петербургских красавиц эта была редчайшей драгоценностью. И если уж он собрался жениться, почему не на самой прекрасной?
Дмитрий совсем не думал о княжне с того самого момента, как упомянул бабушке, что ухаживает за Татьяной, намереваясь жениться. Он и сейчас не вспомнил бы о девушке, если бы не неприятный сон. Она и наяву водила его за нос, не давая твердого ответа, и даже во сне его цель по-прежнему не была достигнута.
И дело было совсем не в том, что Дмитрий так уж хотел жениться на ней или на какой-то другой женщине. Вовсе нет. К чему ему жена, когда он никогда не испытывал недостатка в женском обществе? Еще одна тяжесть на его плечи, очередная обязанность, в довершение к бесчисленным, уже имевшимся. И вся эта затея со свадьбой была бы совершенно ни к чему, если бы старший брат Михаил, со свойственным ему легкомыслием, не продлил срок службы на Кавказе, так поглощенный перипетиями бесконечной войны с черкесами, что оставался там месяц за месяцем, пока удача наконец не отвернулась от него. В начале прошлого года он пропал без вести, и, хотя его тело так и не нашли, слишком многие видели, как Михаил упал, сраженный пулей, и теперь с каждым днем надежд на его возвращение оставалось все меньше.
