— Шестьдесят два.
— Значит, будете бизнесменом шестидесяти двух лет, которому надо будет постепенно привыкать — или правильнее сказать, вспоминать — что женщины — это, как ни крути, довольно притягательные создания, что тело ваше может многое, о чем вы уже, поди, и забыли, ну и так далее. А так это будете вы, Григорий Петрович… Господи, запомню я когда-нибудь как следует ваше имя и отчество… Петр Григорьевич со всеми воспоминаниями, познаниями и привычками, что у вас были в вашем нынешнем, так сказать, виде.
— Понимаю. Будем надеяться, что вы правы. И еще… Я, знаете, всё это уже сто раз в голове прокручивал. Ну, с моим новым обликом — это я понимаю. А что станет с тем Петром Григорьевичем, что вы видите сейчас перед собой?
— А что с ним?
— Ну, перенесете вы содержимое этой старой дурной головы в новую, а что будет со старой головой и с этой моей телесной… как когда-то выражались, юдолью печалей?
— Гм… Да ничего не будет.
— Вы хотите сказать, что копия моя останется такой же, как я сейчас?
— Копия? Гм… Точнее, это в новой голове будет копия, а в старой — оригинал.
— Вы хотите сказать, что какое-то время, пока рак мой меня не доконает, будут два Петра Григорьевича?
— Именно.
— И они смогут общаться между собой?
— Да сколько им вздумается. Мы, знаете, и в одном экземпляре часто сами себе изрядно надоедаем. Так что, если вы не будете уж очень раздражать друг друга, общайтесь, сколько влезет. Мы ведь так или иначе все представляем из себя… представляем из себя… что? Коктейль разных личностей, вот что, Григорий… э… Петрович. Правильно?
— Я уже толком не знаю, кто я. Может, я уже Евгений Викторович? Женечка?
— Это кто? Ваш донор?
— Гм… донор. Донор — это тот, кто добровольно готов поделиться своей кровью. А Женечка вряд ли горит желанием поделиться со мной своей… жизнью.
— Меньше рефлексий, Григорий… фу ты, черт, Петр Григорьевич. Назвался груздем — полезай… Ну да бог с ним, с груздем. Кто его, груздя, спрашивает, куда ему лезть. Пока что в своем нынешнем, так сказать, обличье вы на вашего Женечку не тянете. И даже на Петеньку… Женечка — это… догадываюсь… ваше новое имя?
— Да.
— Тогда потерпите еще немножко. Помолодеете, станете и Женечкой.
— Постараюсь, Семен Александрович. Тогда… ну, как минимум неделя мне понадобится, чтобы узнать и запомнить хотя бы какие-то сведения и привычки, биографические данные Евгения Викторовича и так далее. А то позвонит мне, допустим, его мамаша — жены у него, как я знаю, к счастью, нет — и спросит: как ты там, сынок? А мне как ей отвечать? Простите, мадам, вас как величать?
— Освоитесь. Вы, деловые, народ ушлый. И без того, надо думать, только тем и занимаетесь, что мозги друг другу пудрите. К тому же — я, признаться, и раньше подумывал об этих трудностях — можете устроить себе небольшое ДТП. И вопросов не будет, ну сотрясение у человека, амнезия небольшая, пройдет. Посмотришь передачу «Жди меня» и такое впечатление иной раз, что у нас полстраны не помнит, кто они, откуда и где прописаны. А вторая половина не знает, где искать первую.
— Разумно. Тогда последний вопрос. Ну, допустим, к вам привезти моего… так сказать… сменщика можно. Вы, кстати, где живете?
— Станция Удельная по Казанской дороге. Домишко мне там от мамы достался.
— Прекрасно. Скажу ему, что сделал один человек интересное усовершенствование в, скажем, конструкции мобильных телефонов. Такой умелец-самородок. Электронный Левша.
— Разумно.
— А вот как дальше быть? Как ему нахлобучить на голову ваш шлем, чтоб он не брыкался, не кусался и не орал благим матом на всю вашу Удельную?
— Как-то и не задумывался над этим… Этим, этим, этим… да, вопросом. Ну, можно было бы, например, сунуть ему под нос ватку с хлороформом. Как? Или угостить его чашечкой кофе с клофелином…
— А это не отразится на… на его умственном состоянии?
— Вон вы как уже рачительны стали к своей новой головенке. Да нет, нисколько. Но позвольте спросить у вас… из чистого, смею уверить, любопытства: человек-то симпатичный?
— Очень. Статный такой, молодой, тридцать один год, волосы русые на пробор, бородка такая чеховская.
— Ну что ж, могу вам только позавидовать.
— И сколько приблизительно времени займет вся эта процедура?
— Часа полтора-два, не более. В этом-то, без ложной скромности, и гениальность моего алгоритма, потому что даже если и уметь считывать информацию с мозга, объем ее чудовищен и можно было бы заполнить ею не одну сотню или даже тысячу дисков. Есть вещи, которые мы просто не в силах как следует осознать. Например, всего одна человеческая хромосома содержит информацию, равную по объему четырем тысячам толстенных томов. Представляете? И записывать ее пришлось бы если не месяцами, то уж неделями наверняка. А так полтора-два часа, как я вам сказал, и вся недолга. Извольте расписаться в получении новой головы.
— Спасибо, Семен Александрович. Даже не знаю, как отблагодарить вас.
— Придумаете что-нибудь. А сумму благодарности определите сами.
— Но все-таки… Понимаете, у меня ж не лежит на тумбочке несколько миллионов рублей. Переводить вам, думаю, некуда. Поэтому надо как-то заранее собрать их.
— Э… э… ну, миллион соберете?
— Вы что, смеетесь?
— В каком смысле? Много слишком?
— Наоборот. Может, с точки зрения нормального человека это и звучит глуповато, но я бы настаивал хотя бы на трех. А то как-то выходит, что слишком дешево я себя ценю.
— Гм, я вижу вам головку сменить надо и по другой причине. Что? А, да… Я всегда думал, что нормальный человек старается заплатить поменьше и купить побольше. Это ж, можно сказать, основа цивилизации. Тем более что вы бизнесмен. То есть человек, который норовит ближнего вообще задаром обобрать. Ну, смотрите, вам виднее. Жду вашего звонка.
Утром Костя приехал к шефу и, не докладывая, спустился в подвальный гараж. Сколько ни допытывался он у шефа, что стоило ему место в этом роскошном гараже, шеф только улыбался. «И не пытай, просто язык не поворачивается такие цифры вслух произносить. Непристойная цена. И то, за такие деньги и квартирку небольшую можно, наверное, купить где-нибудь в спальном районе».
Гараж на шестнадцать машин и впрямь был царский, под стать самому дому, перестроенному из какого-то особнячка еще в девяностых под два десятка роскошных квартир: кафель кругом, кондиционеры. И машины соответствующие, среди которых их «лексус» если и не выглядел совсем уж гадким утенком, то уж наверняка был не самым дорогим. Рядом стоял «порше кайен», тысяч, поди, под двести баксов, с другой — распластался пятисотый «мерседес». Не гараж, а Женевский автосалон.
— Привет, Василий Егорович, — кивнул он вахтеру, который как всегда шумно, с причмокиваньем, пил чай из огромной цветастой кружки. Сколько он, интересно, литров за дежурство высасывает? С таким номером в цирке можно было бы выступать. Одним махом десять литров выпивахом.
