Научила его жизнь и осторожности и расчету. Тем более что год на зоне, считай, за два идет. Как на фронте. Да ведь и сел-то он только по доверчивости и наивности. Когда всё рухнуло в одночасье после развала Союза, и остался он, совсем еще зеленый юнец, с маманей на руках и без копейки, заметался он. А мечись не мечись — работы никакой не было, а была бы — и там зарплату тогда платили после дождичка в четверг, и то не в каждый… Да и какую работу он мог найти, когда только-только школу кончил, оглянуться не успел. А тут сосед по лестничной клетке Алексей Парамоныч. Отставник. Говорил — подполковник. Всегда в кителе, но без погон. И грудь полна разноцветных планок. Как-то встретил его подполковник и говорит:
— Юлька, ты всем этим рекламам, которые сулят в одночасье озолотить человека, не доверяйся, всем этим фондам, трастам, Эмэмам мавродиевским. Обдурят как миленького. Мне вот дружки по Афгану один банк военный порекомендовали, они не то чтобы себя рекламировать, чужих просто не пускают как на спецобъект. Так веришь, и правда за два месяца вклад мой утроился. Ладно, бывай, сосед, — и пошел, сделав ему ручкой на прощанье.
— Скажите, — взмолился он вдогонку отставнику, — а нельзя мне… Там у нас с мамашей какой-никакой НЗ остался, да и старинные часы-каретничек с перламутровой ручкой. Мать говорила, что, мол, очень ценные они, по наследству от ее родителей достались.
— Не знаю, — покачал головой отставник, — ей-богу, не знаю… И хочется тебе помочь, парнишка ты как будто неплохой… Ладно, — вдруг решился он, — так и быть. Попробую. Неси свою заначку и часы. Матери только не говори, сурприз ей будет.
Это ж надо, усмехнулся ЮЮ, так лопухнуться. Только он и видел эти последние копейки и старинные часы. Сначала отставник его всё завтраками кормил, мол, на следующей неделе всё будет о'кей, а потом и просто сказал: «Пошел ты куда подальше. Не видел я никаких часов и денег у тебя не брал».
Прямо закипело всё у него внутри. От негодования чуть не задохся. Всунул руку в карман, в кастет, который всегда в ту пору носил там, и врезал подполковнику по морде. Да так, что тот и брякнулся. Взяли его на следующий день. Оказалось, кто-то из соседей видел их. Да, кивал головой следователь, что жулик он, это верно. И такой же подполковник, как я маршал. Но за причинение серьезного вреда здоровью ответить тебе придется по полной. Ежели у нас все справедливость начнут кастетами восстанавливать, полстраны будет в больницах, а вторая половина на зоне.
Так что пришлось добираться жизненного опыта на зоне. И возненавидел ЮЮ этот опыт до сердечных судорог. И вонючие камеры с облупившейся штукатуркой, крашенной в ядовито-зеленый цвет, и параши, и стриженные наголо головы сокамерников с постоянно голодными и злыми глазами. Голодными от нехватки жратвы, баб, свободы. От тесноты и грязи. А злыми потому, что не они сторожили, а их… И выходя, поклялся себе, что обратно ни за что не вернется, что б не случилось…
Ага, вон и Петр Григорьевич с каким-то гавриком. Да нет, на мента не похож. Можно и подойти.
Не успели Петр Григорьевич-один и Петр Григорьевич-два найти свободное местечко, как перед ними появился непримечательного вида человек средних лет в длинном бежевом плаще. Он вопросительно посмотрел на Петра Григорьевича и перевел взгляд на Евгения Викторовича.
— Добрый день, я, признаться, ожидал увидеть вас одного…
— Не беспокойтесь, это мой доверенный человек. Водитель остался в машине…
— В «лексусе»?
— Вы, я вижу, хорошо изучили меня.
— Профессия такая, Петр Григорьевич. Так вы говорите, доверенное лицо?
— Вполне.
— Ну, раз вы настаиваете… Тогда разрешите мне перейти к сути дела.
— Я весь внимание.
— Некоторое время тому назад ваш заместитель, которому я уже оказывал такого рода услуги, поручил мне отправиться в Лондон, куда вы, по его сведениям, должны были вылететь, и там с помощью еще одного человека — китайца, между прочим, это вам о чем-то говорит? — проследить ваши контакты. В Лондон вы очень остроумно не полетели, и Юрий Степанович устроил мне разнос. Клял на чем свет стоит и даже сказал, что не только не заплатит мне за пустую поездку, но и вычтет из моего гонорара стоимость билета. Я и раньше видел, что он, простите, порядочное дерьмо, но в моей профессии имеешь дело как раз больше именно с такими. Но дело не только в потерянном заработке, он мое профессиональное самолюбие задел за живое. А мне это как-то не нравится. Без лишнего хвастовства замечу, что я человек осторожный, битый уже жизнью больше, чем полезно для здоровья, и люблю подстраховываться. Поэтому я его поручение записал на пленочку. Но спорить с ним не стал и ничего доказывать не стал. Доказать дерьму, что оно дерьмо вещь невозможная в принципе, как я давно понял. Потому что дерьмо всех на свой дерьмовый аршин мерит. Вот, собственно, и всё, Петр Григорьевич. Пленочка у меня с собой.
— Спасибо, и что я вам…
— Лишнего просить не буду, тем более что от одного того, что ему ножку подставляю, я уже, как нынче говорят, тащусь по полной. Ну, скажем, две тысячи баксов, только что покрываю потерю за этот гребаный Лондон. Годится?
— Вполне. Если, конечно, вы меня не разводите и если на пленке действительно голос дорогого Юрия Степановича.
— Разумно. Здесь, конечно, шумновато немножко, поэтому вы уж вставьте наушничек в ухо, лучше будет слышно. Вот вам проигрыватель, а вот и наушничек.
Петр Григорьевич внимательно выслушал наставления своего зама и возмущение его по поводу загубленного поручения и задумчиво кивнул головой. — Отлично, господин ЮЮ. Вы, случайно, не родственник Юлия Цезаря?
— В каком смысле? — насторожился ЮЮ.
— Да нет, это я так, к слову, это у вас инициалы такие редкие… Я заплачу вам не две, а три тысячи баксов за то, чтобы вы чувств своих к Юрию Степановичу не выказывали и продолжали записывать его голосок.
— А три с полтиной?
— Ну, ЮЮ, я от вас такой мелочности не ожидал…
— Жить-то надо, а тут еще ЖКХ тарифы, говорят, поднимает, — ЮЮ широко улыбнулся, довольный, очевидно, и договоренностью, и своим остроумием.
— Ладно, добавим на ЖКХ. Ну а если уж мы затеем с моим замом другую игру и вы примете в ней участие, тогда уж гонорары совсем иного порядка пойдут.
— Спасибо, согласен. Вот вам номер моего мобильного, нужен буду — звякните. До свидания.
— Ну, как всё это тебе, доверенное лицо? — повернулся Петр Григорьевич к двойнику и усмехнулся. — Как тебе наш Юрий Степанович?
— Что он мерзавец, я… то есть мы никогда не сомневались. Но организатор уж больно хороший. Менеджер от бога.
— Ладно, посмотрим, как он будет выглядеть, когда услышит свой голосок. Я уже предвкушаю удовольствие от его перекошенной рожи.
— Слово «рыло» подойдет ему, пожалуй, получше.
А вечером Костя встретился с Андреем Стычкиным.
