— Кроме нас — никто.
— Что делать, с евреями это бывает…
— А что случилось с этой собакой? — вдруг неожиданно сам для себя спросил Петр второй. Не выходил почему-то Корлис у него из головы. И не мог понять почему. Может, взять его себе, промелькнула у него мысль. Да нет, наверное, не стоит этого делать…
— Да ничего. Не желает уходить отсюда, будто сторожит покой своего хозяина. Песик тихий, деликатный, мы его и не гоним. Я несколько раз замечал, как он приходил на могилу хозяина и подолгу сидел около нее. Мы даже устроили ему будочку около цветочного киоска. Знаете, я, конечно, старый дурак, но я собачку эту понимаю. У нас с женой одна дочь. Сонечка. Уехала в Израиль вот уже почти двадцать пять лет назад, а оттуда потом с мужем — она там вышла замуж тоже за русского, я хочу сказать, еврея из России — переселилась в Новую Зеландию, представляете, где это — в самом низу карты. Они оба врачи. У нее уже две мои внучки родились. Видел их только на фотографии. Сколько раз она меня туда звала…
— И чего ж вы не едете? — спросил Петр первый.
— Я ж вам говорю, что понимаю эту собачку. И я, как она, никак не могу уйти отсюда — здесь моя Люся похоронена…
На обратном пути и Петр первый, и Петр второй молчали почти всю дорогу до Москвы.
— Пора ехать, — сказал Андрей Стычкин своему новому шефу Якову Борисовичу Свирскому. — У вас встреча с президентом в этом ресторане на Пушкинской в час, а время уже четверть первого.
— Сейчас иду, — кивнул Вундеркинд.
Никак не мог привыкнуть новый сотрудник компании к возрасту своего шефа. Это ж надо, еще двадцати четырех нет, а уже вице-президент. А как же выслуга лет, улыбнулся он сам себе. Привыкай, бывший мент, к гражданской жизни. Андрей с гордостью осмотрел новую «ниссан теану», которую он же посоветовал шефу, когда зашла речь о покупке новой машины. Красавица… Он включил радио. Какой-то мужской голос пел: какая боль, какая боль… При чем тут боль? Конечно, он всё еще продолжал скучать по товарищам, порой ловил себя на том, что привычным жестом проверяет, на месте ли пистолет, которого уже давно нет, и смотрит на своих бывших коллег со странной смесью зависти и сочувствия к ним, бедолагам…
— Поехали, — сказал вице-президент, выходя из лаборатории, которая занимала уже целое зданьице, пусть совсем маленькое, но все-таки здание. Растешь, Вундеркинд, сказал сам себе Яша. Он вдруг вспомнил сценку из фильма-балета по Чехову «Анюта» с Максимовой и Васильевым. Очень ему нравилась сценка, когда перед мужем Анюты один за другим падают от почтения его воображаемые сотрудники. А что, надо привыкать. Вице-президент. Ходить надо, задрав нос, на людей не смотреть, на поклоны отвечать в лучшем случае легким движением бровей. Когда он был совсем маленьким, лет, наверное, в десять, он заявил отцу, что решил стать военным, поскольку до этого он прочел в книге о Наполеоне, что плох тот солдат, который не носит в своем ранце жезл маршала. А поскольку, решил он, ранец у него уже есть, дело оставалось совсем за малым. Отец долго смеялся, и Яша даже обиделся. И чего смешного…
— Понимаешь, сына, — сказал отец, — ты слишком добрый для этой профессии. Тебе и муху, которая бьется о стекло окна, жалко. Сам видел, как ты одну такую бедолагу вчера пытался направить на путь истинный…
Конечно же, отец был прав. Он почти всегда прав, потому что никогда не пытался навязать ему какие-то свои взгляды и решения.
— Так куда мы едем, Андрей? У меня название этого ресторана из головы выскочило.
— Костя мне всё растолковал. Итальянский ресторан «Ми пьяче» около Пушкинской площади во дворике. Сказал, где припарковаться. Так что всё будет в порядке, Яков Борисович.
— Это, конечно, хорошо, что есть где припарковаться. Но, боюсь, так у нас дело не пойдет.
— О чем вы, Яков Борисович? — перепугался Стычкин.
— Не могу я быть Яковом Борисовичем, — засмеялся вице-президент, — когда мой водитель, телохранитель, помощник и вообще мудрый советчик зовется просто Андреем. Свобода, равенство и братство, как говорили в свое время французы. Так что выбирайте: или я становлюсь для вас просто Яшей, или вы сообщаете мне свое отчество…
— Викентьевич.
— Отличное отчество. И вы тогда для меня Андрей Викентьевич. Понятно я говорю?
— Вполне. Я вам, Яков Борисович, тогда такой компромисс предлагаю: на людях я к вам обращаюсь только Яков Борисович, а наедине: О, мой повелитель.
— Отличная идея, Андрей Викентьевич. А если серьезно, мне это обращение очень нравится. О, мой повелитель. Скромненько и со вкусом.
Андрею в этот день всё улыбалось: и то, что шеф оказался не надутым ослом, а своим веселым парнем, хотя и не без странностей, ученым это, наверное, полагается по званию, и то, что накануне купили они с Иркой в «Снежной Королеве» на Войковской потрясающую для нее дубленочку, от которой глаз нельзя было отвести, то есть не только, конечно, от дубленки, но и от Иришки, которая расцеловала его за подарок так, что у него голова закружилась, и от того, что в маленьком дворике около ресторана оказалось свободное местечко, и Андрей ловко въехал в него задним ходом под писк сигнала, который указывал расстояние до препятствия. Спасибо Косте, что уговорил их с женой. Спасибо Ирине и ее умной головке, которая всё правильно рассудила. Когда провожали его товарищи по отделению, Иван, его напарник сказал: везет же некоторым, и жена такая, и работа такая…
— Андрей, поскольку мы приехали минут на пятнадцать раньше, и разговор у меня с шефом, надо думать, будет не очень коротким, ты свободен как минимум часа на два. У тебя деньги есть?
— В каком смысле?
— В прямом. Вдруг захочешь поесть, держи пятьсот рублей.
— Да господь с вами, о, мой повелитель, я и сыт, и обут, и одет, и пока никуда не пойду, потому что от запаха кожи в этой машинке я просто балдею. И еще пару раз проштудирую инструкции.
— Ну, смотри.
Яша вошел в ресторан. Евгений Викторович очень расхваливал этот ресторан, говорил, что здесь его все знают. А вдруг он тоже приехал заранее?
— Скажите, — спросил он у строгого вида девушки, скучавшей у пустого еще гардероба. — Евгений Викторович еще не приезжал?
— Кто-кто?
— Евгений Викторович.
Девушка едва заметно пожала плечами, явно давая понять, что никакого Евгения Викторовича она не знает, а если этот молодой человек надумал клеить ее, то придумал бы что-нибудь поумнее.
— Да вы подождите своего товарища. На втором этаже уютнее. Вот сюда, по лестнице.
На всякий случай он спросил и у официанта, который усадил его за столик на двоих:
— А Евгений Викторович еще не приезжал?
— Кто?
— Евгений Викторович.
— Простите, я не знаю, кто это.
Может, подумал Яша, в лицо-то, наверное, они его знают, а имени не знают.
