Оружия у них не было, не считая травматических пистолетов, но Костя был уверен, что никакого оружия и не понадобится. В конце концов, это ж не разборка бандитская. Свистун для Фэна, как он думает, это золотая жила. Да он сам уж как-нибудь позаботится, чтобы волосок с него не упал. И они будут практически рядом на случай какого-то непредвиденного развития событий.
Ага, вон и Свистун идет, оглядываясь по сторонам. Есть контакт. К нему подошел человек, и оба сели в незаметную машину. Похоже, «тойота».
Маячок работал исправно, и белая точка поползла, как они и рассчитывали, по Дмитровскому шоссе. Теперь нужно позвонить Якову Борисовичу и президенту и доложить, что всё идет, как говорят военные, в штатном режиме, и оснований для беспокойства за Свистуна никаких нет.
14
Когда встретивший Свистуна человек открыл дверцу машины, он увидел на заднем сидении еще одного человека, который коротко кивнул и подвинулся, освобождая место.
— Это у меня такой эскорт? — спросил Свистун, почувствовав почему-то легкое беспокойство. Игра игрой, но в душе россияне давно уже стали стреляными воробьями. Скольких дурачков завозили вот так куда-нибудь подальше… Чушь какая, одернул он себя. Зачем Фэну причинять ему какой-то вред? Как раз наоборот. Чтоб отогнать нелепые страхи, он спросил: — Если это эскорт, почему тогда такая скромная машина? Требую «бентли» или в крайнем случае «мерседес». А если серьезно, вы действительно мой эскорт?
— Так точно. Приказано доставить вас в целости и сохранности. А в таких случаях лучше перестраховаться, чем недостраховаться. Я вообще считаю, что пере- лучше, чем недо-. — Человек с короткой модной бородкой легонько засмеялся и сел рядом с водителем, а Свистун устроился сзади.
— А с кем я должен встретиться? — спросил Свистун. Надо всё время что-то спрашивать их, сказал он себе, я же не знаю, куда и к кому меня везут. Так будет естественнее. Он чувствовал, что играет правильно, хотя к естественному актерскому — тем более любительскому — волнению примешивалась странная тревога.
— С тем, с кем вы будете иметь дело. Мы, как вы правильно определили, ваш эскорт. Просто выполняем задание.
— Но все-таки… как-то это… ну, как сказать, я даже не знаю ничего: куда мы едем и с кем мне встречаться. Я ж все-таки не заключенный, которого отправляют куда-то по этапу. И то он уже знает свой приговор. Я ж согласился на встречу по доброй воле и хотел бы все-таки знать, черт побери, куда меня везут. А то завезете в лес и…
— И что? Снимем с вас кроссовки?
— Кроссовки не кроссовки, но, согласитесь, ехать неведомо куда как-то неуютно. Что, нет?
— Скоро узнаете, — коротко бросил человек с бородкой, обернувшись к нему с переднего сидения. — Я, к сожалению, не имею права объяснять вам что-либо еще. Понятно, я надеюсь?
В голосе бородатого прозвучал металл, и Свистун обиженно замолчал. Движение на шоссе в это вечернее время было сравнительно свободным, машина уже миновала ряд высоких новостроек на выезде из города с редкими освещенными окнами — кризис чувствовался и здесь, и дома стояли почти пустыми — выбралась за пределы Кольцевой дороги и прибавила скорость. Он откинул голову на спинку сиденья и прикрыл глаза. Салон машины пах пылью и въевшимся в обивку сидений табачным дымом. Конечно, интереснее было бы поговорить с его молчаливым эскортом, он уже входил во вкус игры, ну да черт с ними, успокоил он себя. Не хотят — не надо. Наиграется еще с самим китайцем. А вот и он — идет под ручку с Яшей, но почему с Яшей… да это, кажется, вовсе и не Яша… глупость какая-то… а кто…
Он задремал и открыл глаза, когда машина остановилась. Судя по затекшей шее, он проспал всю дорогу. Всё вокруг было не по-городскому тихо и темно. Где-то не очень далеко на столбе горела слабенькая лампочка, которая ничего не освещала, а наоборот делала осеннюю явно сельскую темноту еще более густой, почти физически плотной. Лениво лаяла вдали собака, лаять ей, похоже, совсем не хотелось, но раз уж положено, тут ничего не поделаешь, работа такая, есть-то надо. Лай, казалось, как и свет от одинокой лампочки на столбе вяз в темноте.
— Приехали, господин Свистунов. Идите за мной.
Свистун вылез из машины и поежился. Было холодно и накрапывал дождь. Бородатый подошел к крошечному участку перед небольшим домиком, подсвечивая себе карманным фонариком, на ощупь открыл калитку и поднялся на крылечко. Он зажег свет, и они вошли в полупустую комнатку. От промозглой сырости Свистун поежился. М-да, это, конечно не те подмостки с бархатным занавесом, на которых мечтает раскланиваться с рукоплещущей аудиторией начинающий актер, но ничего не попишешь… Человек, который молча просидел всю дорогу рядом со Свистуном, нес в руке чемоданчик.
— Ничего не забыл? — спросил бородатый.
— Всё взял, как вы приказали.
— Утюг взял?
— В чемоданчике.
Система Станиславского стремительно проваливалась в тартарары. Что-то было не так. Совсем не так, как они рассчитывали. Ужасающе не так. Сердце Свистуна забилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Какой утюг? Для чего утюг? И почему он так испугался этого простенького слова? В голове у него вдруг пронеслась сценка, когда в лаборатории проверяли действие маячка и его послали домой проверить, выключил ли он утюг, которого у него не было. Как там всё было весело, покойно, как по-домашнему они дурачились, какой забавной казалась вся эта затея со встречей с Фэном… Ну что ты запаниковал, одернул он сам себя, Костя с Андреем ведь должны быть рядом… В конце концов, мало ли для чего людям нужен утюг. Ведь не гильотину же, черт побери, они привезли с собой. Спокойно, Свистун, спокойно. Но спокойствие никак не хотело возвращаться. Вместо него по пищеводу то и дело поднимались жгучие приливы страха, похожие на тошнотворную изжогу. Для чего все-таки им утюг…
Бородатый вдруг повернулся к Свистуну и широко улыбнулся. Улыбка была веселой и дружелюбной, и Свистун почувствовал, как голова у него начала медленно вращаться. Если бы у бородатого вдруг появился второй нос или третий глаз, он бы не был так ошарашен. Улыбка пугала еще больше утюга. По отдельности два этих слова были вполне привычны, нейтральны и даже по-домашнему уютны, но, соединившись вместе в этой сырой холодной комнате, они почему-то сразу приобрели какой-то зловещий смысл.
— Утюг пока не включай, успеем еще перед приездом китайца, а займись пока нашим гостем. Камеру включишь позже, когда он будет готов, — приказал бородатый своему помощнику с чемоданчиком.
Молчаливый головой показал Свистуну на топчан:
— Раздевайтесь и ложитесь.
— Ложиться? — с трудом выдавил из себя Свистун. Вернее, не спросил, а прокаркал чужим сдавленным голосом. — В каком смысле?
— В прямом. Когда вы стоите, да еще трясетесь, мне трудно работать.
— Ребята, товарищи, господа, — взмолился Свистун, с трудом подавляя желание плюхнуться на колени, — Христа ради объясните мне, что вы собираетесь делать со мной. И что значит, когда он, то есть я, будет готов? Это что, конец? Но почему? Умоляю вас… Я всё… Вы только скажите, что вам нужно… — Так не хотелось умирать. Так вот, на ровном месте, ни за что ни про что… За что? Почему? Для чего? Что это? Какая-то чудовищная нелепая ошибка. И утюг… они, наверное, будут пытать его, он читал о таких штучках… И он не выдержит, он всё расскажет… он открыл было рот, чтобы закричать, но голос уже пропал окончательно, и он только проскрипел нечто нечленораздельное.
