Она кивнула, принимая благодарность, но сменила тему разговора.
— Твой кузен Роберт пропал без вести, — сказала она. — Во время Брусиловского прорыва.
— Я знаю. Должно быть, он в плену у русских.
— А может, погиб. А твоему отцу уже шестьдесят. Скоро ты можешь стать графом фон Ульрихом.
Вальтера не привлекала такая возможность. Аристократические титулы значили в современном мире все меньше. Может, титул и стал бы для него предметом гордости, но после войны это могло оказаться и недостатком.
Как бы там ни было, он пока что графом не был.
— Подтверждения смерти Роберта мы не получили.
— Конечно. Но ты должен к этому подготовиться.
— Каким образом?
— Тебе надо жениться. — Это можно было предвидеть, подумал он. — Тебе нужен наследник, к которому перейдет титул после твоей смерти. А смерть может тебя постигнуть скоро, хотя я молюсь… — Ее голос прервался. Она на миг закрыла глаза, чтобы взять себя в руки. — Я молюсь каждый день, чтобы Господь защитил тебя. Было бы прекрасно, если бы у тебя как можно скорее родился сын.
Она боялась его потерять, но он точно так же боялся потерять ее. Он с любовью посмотрел на мать. Она белокура и красива, как Грета, и, может быть, когда-то была такой же жизнерадостной. Сейчас, после приема и выпитого шампанского, у нее оживленно горели глаза и пылали щеки. Однако, поднявшись по лестнице, она дышала с трудом. Ей требовался отдых, много хорошей еды, спокойная жизнь. Из-за войны ничего этого у нее не было. Вальтер с беспокойством вспомнил, что умирают не только солдаты на войне.
— Пожалуйста, подумай о Монике, — сказала мать.
Ему ужасно захотелось рассказать ей про Мод.
— Мама, Моника восхитительная девушка, но я ее не люблю. Я ее едва знаю.
— На это нет времени! В войну условностями можно пренебречь. Тебе надо снова с ней встретиться. У тебя еще десять дней отпуска. Встречайся с ней каждый день. А в последний сможешь сделать ей предложение.
— А о ее чувствах ты не думаешь? Может, она и не захочет выйти за меня замуж.
— Ты ей нравишься. — Мать отвела взгляд. — И потом, она поступит так, как скажут родители.
Вальтер не знал, сердиться или смеяться.
— То есть, мамы уже обо всем договорились, я правильно понял?
— Времена сейчас тяжелые. Ты сможешь жениться уже через три месяца. Отец устроит тебе отпуск — на свадьбу и медовый месяц.
— Он так и сказал? — Отец был яростным противником привилегий для военных со связями.
— Он понимает, как тебе нужен сын, чтобы унаследовать титул.
Значит, отца уговорили. Интересно, долго уговаривали? Он не из тех, кто легко сдается.
Вальтер постарался не выказывать своих чувств. Поскольку он женат на Мод, ему нельзя было даже сделать вид, будто его интересует перспектива брака с Моникой, однако объяснить, почему он об этом даже слышать не хочет, он не мог.
— Мама, мне жаль тебя разочаровывать, но я не стану делать предложение Монике фон дер Хельбард.
— Но почему же?! — воскликнула она.
— Могу сказать только одно: мне очень жаль, что я не могу тебя порадовать.
Она внимательно посмотрела на него.
— Твой кузен Роберт так и не женился. Но при его… склонностях это никого не удивляло. Надеюсь, у тебя нет проблем такого характера?
— Мама, я тебя умоляю! — Вальтеру стало неловко от этого разговора. — Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, и в этом отношении я не такой, как он, можешь не волноваться.
— Прости, мне не следовало говорить об этом. Но тогда в чем же дело? Ведь тебе тридцать лет!
— Трудно найти подходящую девушку.
— Но не настолько трудно!
— Я ищу похожую на тебя.
— Вот сейчас ты надо мной смеешься! — сердито сказала она.
Вальтер услышал за дверью голос отца, и в следующую минуту тот вошел. Очень вовремя. Отец был в форме и растирал озябшие руки.
— Пойдет снег, — сказал он. Поцеловал супругу и кивнул Вальтеру. — Хорошо прошел прием? Я никак не мог приехать раньше — целый день встречи.
— Просто великолепно, — сказал Вальтер. — Мама создавала вкусные закуски буквально из ничего, и «Перрье Жуэ» было превосходно.
— Какой год выбрали?
— Тысяча восемьсот девяносто девятый.
— Надо было взять девяносто второй.
— Его осталось не так много.
— Понятно.
— У меня был крайне интересный разговор с Гасом Дьюаром.
— Да, помню, это тот американец, у которого отец близко знаком с президентом Вильсоном.
— Сын теперь еще ближе. Гас работает в Белом доме.
— И о чем же вы говорили?
Мама встала. Отец и сын тоже поднялись со своих мест.
— Ну что ж, я оставляю вас беседовать о делах, — сказала она. — Вальтер, дорогой, все же подумай о моих словах!
Вошел дворецкий, держа в руках поднос, на котором стоял бокал со щедрой порцией золотисто-коричневого бренди. Отто взял бокал.
— Не желаешь? — спросил он Вальтера.
— Нет, спасибо, мне достаточно шампанского.
Отто отпил бренди и вытянул ноги по направлению к огню.
— Итак, Дьюар-младший появился с каким-то посланием?
— Только это полная тайна.
— Само собой.
Вальтер не чувствовал к отцу особой привязанности. Их расхождения во мнениях были слишком непримиримы, а отец при этом непоколебим, как скала. У него были устаревшие взгляды, множество предрассудков, он был глух к голосу разума и цеплялся за эти недостатки с азартным упрямством, которое Вальтеру казалось отвратительным. Последствием его глупости — и глупости его поколения во всех европейских странах — стала бойня на Сомме. Этого Вальтер простить не мог.
Но все равно он заговорил с отцом негромко и дружелюбно. Он хотел провести этот разговор как можно мягче, опираясь на разумные доводы.
— Американский президент не хочет быть втянутым в войну, — сказал он.
— Прекрасно.
— Фактически он хочет, чтобы мы заключили мир.
— Ха! — издевательски произнес отец. — Победить нас без затрат! Каков наглец!
Вальтера обескуражило такое откровенное презрение, но он продолжил, тщательно подбирая слова.
— Наши враги заявляют, что эта война вызвана германским милитаризмом и агрессией, — хоть это, конечно, и не так.
— Конечно, не так, — ответил Отто. — Нам угрожали. Россия проводила мобилизацию на восточной границе, Франция — на западной. План Шлиффена был единственно возможным выходом… — как обычно, он говорил так, словно Вальтеру было двенадцать лет.
