— Именно, — ответил кротко Вальтер. — Я помню, что ты называл эту войну оборонительной, ответом на недопустимую угрозу. Мы должны были защищаться.
Если Отто и удивился тому, что Вальтер повторяет газетные лозунги, он не подал вида.
— Правильно, — сказал он.
— И мы сделали это, — сказал Вальтер, разыгрывая свой козырь. — Мы достигли своей цели.
— Что ты хочешь сказать? — озадаченно спросил отец.
— Нам больше никто не угрожает. Русская армия разбита, царский режим на краю гибели. Мы покорили Бельгию, заняли Францию, добились того, что французы и их британские союзники прекратили военные действия. Мы сделали все, что собирались сделать. Мы защитили Германию!
— Блистательно.
— Так что же еще нам нужно?
— Полная победа!
— Для чего? — Вальтер подался вперед, внимательно глядя на отца.
— Наши враги должны заплатить за вторжение! Должны быть репарации, пересмотр границ, лишение колоний…
— Но изначально мы стремились не к этому… или к этому?
— Нет, но теперь, когда мы потратили столько усилий… и денег, когда погибло столько прекрасных немецких юношей, мы должны получить что-то взамен!
Это был слабый довод, но Вальтеру хватило такта не пытаться переубедить отца. Он сменил курс.
— А ты уверен, что полная победа достижима?
— Да!
— Тогда, в феврале, мы развернули полномасштабное наступление на французскую крепость Верден. Но так ее и не взяли. С востока нас атаковали русские, англичане бросили все силы в это наступление на Сомме… И несмотря на огромные усилия, ни одна из сторон не смогла вывести ситуацию из тупика.
— Пока — да, — ворчливо ответил Отто.
— С августа, когда Фалькенхайн был уволен и во главе генштаба встал Людендорф, наша тактика перешла от наступления к глубокой защите. Как, по твоему мнению, глубокая защита может привести к победе?
— Благодаря неограниченной подводной войне! — сказал Отто. — Наши противники получают продовольствие из Америки, в то время как наши порты заблокированы английскими кораблями. Мы должны перерезать эту артерию — и они сдадутся.
Вальтер не хотел вести этот разговор, но теперь, раз уж начал, следовало продолжать. Стиснув зубы, он сказал как можно мягче:
— Но тогда Америка наверняка вступит в войну.
— Ты знаешь, сколько людей в армии Соединенных Штатов?
— Всего около ста тысяч, но…
— Вот именно. Они даже не могут восстановить порядок в Мексике. Для нас они угрозы не представляют.
Отто никогда не был в Америке. Мало кто из людей его поколения там бывал. Они просто не представляли себе, о чем говорят.
— Соединенные Штаты — большая страна, очень богатая, — сказал Вальтер, закипая от разочарования, но стараясь говорить спокойно, чтобы сохранить видимость дружеского обсуждения. — Они могут мобилизовать большую армию.
— Им потребуется как минимум год. К тому времени Англия и Франция уже сдадутся.
Вальтер кивнул.
— Отец, — сказал он примирительно, — мы уже обсуждали это. Есть аргументы и за и против.
Это было трудно отрицать, и Отто лишь неодобрительно заворчал.
— Как бы то ни было, — сказал Вальтер, — но не мне решать, что должна ответить Германия на это неофициальное обращение из Вашингтона.
Отто намек понял.
— Ну и не мне, конечно.
— Вильсон говорит, если Германия официально предложит мирные переговоры, он публично поддержит это предложение. Я считаю, передать это сообщение наверх — наш долг.
— Разумеется, — ответил Отто. — Решать будет кайзер.
IV
Вальтер написал Мод письмо на листке простой писчей бумаги.
«Бесценная моя возлюбленная!
Зима в Германии и у меня в душе».
Он писал по-английски. Он не стал писать свои имя и адрес, и ее по имени не назвал.
«Я не в силах выразить, как люблю тебя и как мне тебя не хватает».
Письмо мог прочесть любопытный полицейский, и следовало писать так, чтобы нельзя было угадать ни адресата, ни отправителя.
«Я один из миллиона тех, кто вынужден жить в разлуке с любимой, и по нашим опустевшим душам гуляет северный ветер».
Он хотел написать так, чтобы это могло быть письмо любого солдата, разлученного с близкими из-за войны.
«Мир кажется мне холодным и тоскливым — как, должно быть, и тебе, но тяжелее всех тягот войны — разлука с тобой».
Ему так хотелось рассказать ей о своей службе в военно-полевой разведке, о том, как мама пыталась женить его на Монике, о том, что в Берлине плохо с продуктами, наконец, о книге, которую он читает, — саге семьи Будденброков. Но он боялся, что любые подробности навлекут на него или на нее опасность.
«Я не могу писать много, но мне хочется, чтобы ты знала: я верен нашей любви…»
Он остановился, вспомнил с чувством вины о внезапном желании поцеловать Монику. Но ведь он не поддался!
«Я помню священные клятвы, которые мы дали друг другу, когда виделись в последний раз…»
Более конкретно он написать не мог. Ему не хотелось рисковать: кто-нибудь у нее дома мог прочесть письмо и узнать правду.
«Каждый день я думаю о том мгновении, когда мы снова встретимся, посмотрим друг другу в глаза и скажем: „Здравствуй, моя любовь!“
А до тех пор — помни меня».
Подписи он не поставил.
Он вложил письмо в конверт и сунул во внутренний карман пиджака.
Между Германией и Англией не было почтового сообщения.
Он вышел из комнаты, спустился по лестнице на первый этаж, надел шапку и теплое пальто с меховым воротником — и вышел на продрогшие улицы Берлина.
Он встретился с Гасом Дьюаром в баре отеля «Адлон». Отель выглядел достойно, как в довоенные годы — с официантами во фраках и струнным квартетом, но привозного спиртного не было — ни скотча, ни бренди, ни английского джина — и они заказали шнапс.
— Ну? — взволнованно спросил Гас. — Как было встречено мое предложение?
Вальтер уже парил в мечтах, но понимал, что оснований к этому немного, и старался не очень надеяться. Он принес Гасу положительный ответ, но и только.
— Кайзер пишет письмо вашему президенту.
— Отлично! Что в нем будет?
— Я видел черновик. Боюсь, тон письма не самый миролюбивый.
— Что это значит?
Вальтер закрыл глаза, вспоминая, и процитировал:
— «Вот уже два с половиной года в мире идет самая страшная в истории война. В этом конфликте Германия и ее союзники подтвердили свою несокрушимую мощь. Наши непоколебимые линии обороны выдерживают бесконечные атаки. Недавние события показали, что продолжение войны не сможет сломить силу нашего сопротивления…» И далее в том же духе.
