— За такую дерзость следует отдавать под трибунал.
— Но вы же обещали…
— Да, — сказал он сердито, — к несчастью, обещал.
В зал вошел Ллойд Джордж. Это был невысокий худощавый человек в визитке, слишком длинные волосы уложены несколько небрежно, кустистые брови совсем побелели. Ему было пятьдесят три, но его шаг был пружинист, и когда он сел и сказал что-то рядовому члену парламента, Этель увидела улыбку, знакомую по газетным фотографиям.
Он начал свою речь в десять минут пятого. Голос у него был хрипловатый, и он сказал, что у него болит горло. Сделал паузу, а потом заметил:
— Находясь сегодня здесь, перед палатой общин, я ощущаю на своих плечах самую большую ответственность, какая только может достаться смертному.
Этель подумала, что это хорошее начало. Во всяком случае, он не собирался, подобно французам и русским, отвергать предложение немцев как жалкую уловку или отвлекающий маневр.
— Любой человек — или группа людей — кто безрассудно, или без достаточных оснований продолжает столь ужасный конфликт, как этот, берет на душу такой грех, что не хватит и океана, чтобы его смыть.
Он ссылается на Библию, подумала Этель, ведь при крещении с человека смываются прошлые грехи.
Но потом, совсем как проповедник, он заявил противоположное:
— Любой человек — или группа людей — кто, поддавшись усталости или отчаянию, оставит попытки, не достигнув высокой цели, в борьбу за которую мы вступили, — когда она уже так близка — будет повинен в трусости, и если это случится — это будет случай трусости государственных деятелей, за который уплачено самой дорогой ценой.
Этель беспокойно подалась вперед. К чему он клонит? Она вспомнила «день телеграмм» в Эйбрауэне, и вновь увидела лица людей, потерявших близких. Конечно, из всех политиков именно Ллойд Джордж мог прекратить страдания народа, если появилась такая возможность. А если он этого не сделает — какой смысл ему вообще заниматься политикой?
Он процитировал Авраама Линкольна:
— «Мы вступили в эту войну ради цели, и достойной цели, и война закончится, когда цель будет достигнута».
Это прозвучало зловеще. Этель захотелось спросить, что же это за цель. Вудро Вильсон тоже спрашивал об этом — и до сих пор не получил ответа. Ответа не было и сейчас. Ллойд Джордж сказал:
— Возможно ли, чтобы, приняв предложение канцлера Германии, мы достигли этой цели? Это единственный вопрос, который мы должны себе задать.
Этель почувствовала досаду. Как можно обсуждать этот вопрос, если никто не знает, в чем цель войны?
Ллойд Джордж возвысил голос, как священник, начинающий говорить про адские муки.
— Принять приглашение Германии, провозглашающей себя победительницей, и приступить к переговорам о мире, не имея представления о предложениях, которые она намеревается сделать… — он остановился и оглядел зал: сначала либералов, стоявших за ним и справа от него, потом консерваторов на другой стороне зала, — значит сунуть голову в петлю, когда веревка в руках у Германии!
Раздались бурные аплодисменты.
Гас Дьюар, сидевший рядом с Этель, закрыл лицо руками.
Этель громко произнесла:
— А как же Элан Притчард, погибший на Сомме?
— Тише! — сказал капельдинер.
— И сержант Пророк Джонс — убит! — крикнула она.
— Замолчите и сядьте, Бога ради! — воскликнул Фиц.
Внизу, в зале, Ллойд Джордж продолжал свою речь, а два-три члена парламента повернули головы к галерее.
— И Клайв Пью! — выкрикнула она изо всех сил.
С двух сторон к ней подошли два капельдинера.
— И Клякса Левеллин!
Капельдинеры подхватили ее под руки и потащили к выходу.
— И Джой Понти! — крикнула она, когда ее выставляли за дверь.
Глава двадцать вторая
Январь — февраль 1917 года
Вальтеру Ульриху снилось, будто он едет на встречу с Мод в запряженном лошадьми экипаже. Дорога шла под гору, и вдруг экипаж помчался с опасной стремительностью, подпрыгивая на неровной дороге. «Тормозите! Тормозите!» — закричал Вальтер, но возница не слышал его за стуком копыт, который был странно похож на звук работающего автомобильного мотора. Несмотря на эту странность, Вальтер испугался, что потерявший управление экипаж разобьется и он так и не увидит Мод. Он вновь закричал, и наконец ему удалось разбудить возницу.
На самом деле Вальтер ехал с шофером в «Мерседесе Дабл Фаэтон37/95», перемещаясь со вполне умеренной скоростью по ухабистой Дороге Силезии. Рядом сидел его отец и курил сигару. Они выехали из Берлина еще до рассвета, оба кутались в шубы, поскольку автомобиль был открытый, а направлялись в восточный штаб Верховного командования.
Толковать сон было легко. Антанта надменно отвергла мирное предложение, которому Вальтер старался дать ход. Этот отказ усилил позиции немецких милитаристов, призывавших к неограниченной войне подводных лодок. Они предлагали топить любое судно, оказавшееся в зоне боевых действий, вне зависимости от того, военное оно или гражданское, пассажирское или грузовое, вражеское или нейтральное, — чтобы, заставив Великобританию и Францию голодать, вынудить их сдаться. Политики, в особенности канцлер, опасались, что этот путь ведет к поражению, поскольку в таком случае становится вероятным вступление в войну Соединенных Штатов, однако сторона подводных лодок в споре побеждала. Кайзер выразил им свои симпатии, назначив министром иностранных дел воинственного Артура Циммермана. И Вальтеру приснился экипаж, несущийся навстречу гибели.
Вальтер считал, что самую большую опасность для Германии представляют Соединенные Штаты. Немецкие политики должны сделать все возможное, чтобы удержать Америку от вступления в войну. Из-за устроенной Антантой морской блокады Германия голодала. Но русские долго продержаться уже не смогут, а когда они капитулируют, Германия получит богатые западные и южные районы Российской империи, с бескрайними пшеничными полями и бездонными нефтяными скважинами. Немецкая армия сможет сосредоточиться на одном западном фронте. Вся надежда была только на это.
Но поймет ли кайзер?
Окончательное решение он должен принять сегодня.
Над снежными заплатками полей разливался скудный зимний свет. Здесь, далеко от полей сражений, Вальтер чувствовал себя дезертиром.
— Мне следовало вернуться на передовую много недель назад, — сказал он.
— Совершенно очевидно, что ты нужен здесь, в Германии, — возразил Отто. — Ты представляешь ценность как аналитик разведки.
— В Германии полно людей постарше, которые могут выполнять мою работу как минимум не хуже. Или это ты руку приложил?
Отто пожал плечами.
— Если бы ты женился и у тебя родился сын, тебя сразу могли бы перевести куда пожелаешь.
