— Принят подавляющим большинством: триста восемьдесят семь за и пятьдесят семь против!
— Мы победили! — Этель бросилась на шею Берни.
— Поздравляю! — сказал он. — Вы это заслужили.
Выпить в честь победы они не могли: во время войны вступили в силу правила, ограничивающие продажу спиртного в пабах определенными часами. Считалось, что это влияет на производительность труда. Этель и Берни отправились домой.
Этель все не могла прийти в себя от восторга.
— Просто не могу поверить! Через столько лет — у женщин будет избирательное право!
На ее слова обернулся прохожий, высокий мужчина во фраке, с тростью. Она узнала в нем Фица.
— И не надейтесь! — сказал он. — Мы забаллотируем вас в палате лордов.
Глава двадцать седьмая
Июнь — сентябрь 1917 года
Вальтер Ульрих выбрался из окопа и пошел через нейтральную полосу. Сейчас от его действий зависела его жизнь.
Воронки от бомб заросли травой и полевыми цветами. Стоял тихий летний вечер. Когда-то эта земля принадлежала Польше, затем России, а теперь частично была захвачена немецкими войсками. На Вальтере поверх формы капрала был неприметный плащ. Для достоверности он вымазал лицо и руки землей. На нем была белая кепка — как белый флаг парламентера, — а на плече он нес картонную коробку.
Он повторял себе, что бояться нечего.
Позиции русских были едва видны в сумерках. Уже много недель не стреляли, и Вальтер думал, что его появление вызовет скорее любопытство, чем подозрения.
Если он ошибся, он умрет.
Русские готовились к наступлению. По данным разведчиков и пилотов самолетов, летавших над вражеской территорией, к передовой подвозили пополнение и выгружали грузовики боеприпасов. Это подтверждали и голодные русские солдаты, перешедшие линию фронта и сдавшиеся в надежде, что в плену их будут кормить.
Доказательства предстоящего наступления стали для Вальтера большим разочарованием. Ведь он надеялся, что новое правительство не сможет продолжать войну. В Петрограде Ленин и большевики на все голоса призывали заключить мир, выпуская одну за одной брошюры и газеты, — напечатанные на немецкие деньги.
Русскому народу война не нужна. Когда Павел Милюков, министр иностранных дел, с моноклем в глазу, заявил, что Россия все еще стремится к «решительной победе», это снова заставило выйти на улицы яростные толпы рабочих и солдат. Манерный молодой военный министр Керенский, ответственный за ожидаемое новое наступление, вернул в армии телесные наказания и восстановил власть офицеров. Но станут ли воевать русские солдаты? Вот что нужно было узнать немцам, и Вальтер рисковал жизнью, чтобы это выяснить.
На некоторых участках линии фронта русские вывешивали белые флаги и в одностороннем порядке объявляли перемирие. В других местах царили покой и дисциплина. Как раз такой участок Вальтер и решил посетить.
Ему наконец удалось выбраться из Берлина. Похоже, Моника фон дер Хельбард прямо заявила родителям, что свадьбы не будет. Как бы то ни было, Вальтер снова оказался на передовой.
Он переложил коробку на другое плечо. Теперь он заметил, что из окопа выглядывают с полдюжины голов. Все были в шапках: касок у русских солдат не было. Они смотрели на него, но пока что не целились.
К смерти он относился как фаталист. Он считал, что теперь, после ночи, проведенной с Мод в Стокгольме, может умереть счастливым. Но, конечно, он предпочел бы остаться в живых. Ему хотелось жить с Мод и растить детей. И он надеялся, что это еще станет возможным в процветающей Германии. Но прежде нужно было победить в войне, для чего, в свою очередь, требовалось рисковать жизнью, так что выбора ему не оставалось.
И все равно, когда он оказался в досягаемости винтовочного выстрела, у него свело живот. Любой солдат легко мог прицелиться и спустить курок. В конце концов, для того их сюда и поставили.
У него винтовки не было, и он надеялся, что это заметили. Сзади, за поясом — девятимиллиметровый «Люгер», но его не видно. Видно только коробку, которую он нес. Он был благодарен за каждый следующий шаг, но понимал, что с каждым шагом опасность растет. «Теперь это может случиться в любую секунду», — философски подумал он. И тут же мелькнула мысль: интересно, слышит ли человек, как летит пуля, которая его убьет? Чего Вальтер боялся больше всего, так это оказаться раненым и медленно истечь кровью или умереть от инфекции в грязном и вонючем полевом госпитале.
Теперь он видел лица русских: они глядели с насмешкой, недоумением и живым интересом. Он напряженно искал признаки страха: главная опасность была именно в этом. Испуганный солдат сможет выпалить просто чтобы разрядить напряжение.
Наконец ему уже осталось пройти десять ярдов, девять, восемь… Он подошел к краю окопа.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал он по-русски. И поставил коробку.
Он протянул руку ближайшему солдату. Тот механически подал ему руку и помог спрыгнуть в окоп. Вокруг собралась небольшая группа.
— Я пришел, чтобы задать вам вопрос, — сказал он.
Самые образованные русские немного говорили по-немецки, но в войсках были крестьяне, и мало кто понимал какой бы то ни было язык, кроме собственного. В детстве Вальтер учил русский по настоянию отца, в ходе подготовки к карьере в армии и Министерстве иностранных дел. Ему редко доводилось использовать свои знания, но он думал, что для выполнения задания их достаточно.
— Но сперва давайте выпьем, — сказал он и спустил коробку в окоп. Открыв крышку, вынул бутылку шнапса. Вытащил пробку, приложился, вытер рот и передал бутылку соседу — высокому прапорщику лет восемнадцати или девятнадцати. Тот усмехнулся, глотнул и передал бутылку дальше.
Вальтер украдкой осмотрелся. Окоп выглядел неважно: стены кривые, не обшиты деревом. Дно окопа неровное, без дощатого настила, так что даже сейчас, летом, под ногами чавкала грязь. Окон даже не был прямым — хотя, возможно, это и хорошо: меньше разрушений при попадании снаряда. Пахло здесь ужасно, и потом и испражнениями. Что же за люди эти русские? Что бы они ни делали — все у них выходило небрежно, неорганизованно и с недоделками.
Пока бутылка шла по кругу, появился офицер.
— Егоров, что здесь происходит?! — рявкнул он. — Что вы тут якшаетесь с этим недобитым немцем?
Егоров был молодым парнем, с роскошными, лихо закрученными усами и в фуражке набекрень — вид у него был самоуверенный, чуть ли не дерзкий.
— Глотните лучше, Гавриков!
Гавриков, как и остальные, приложился к бутылке, но был не столь безалаберным, как его подчиненные. Он смерил Вальтера недоверчивым взглядом.
— Какого черта ты тут делаешь?
Вальтер заранее отрепетировал, что скажет.
— От имени немецких рабочих, солдат и крестьян я пришел спросить: почему вы с нами воюете?
