В начале октября Григорий с Катериной пошли к своей знакомой акушерке.
Григорий теперь почти всегда ночевал в комнате у Путиловского завода. Любовью они больше не занимались: Катерина говорила, что очень уж неудобно. У нее был огромный живот. Кожа была натянута туго, как футбольный мяч, и пупок выпирал наружу, а не внутрь, как обычно. Григорий никогда не был в близких отношениях с беременной женщиной, и его это пугало и одновременно волновало. Он знал, что так все и должно быть, но ему было страшно думать, как жестоко голова ребенка будет растягивать узкий проход, который доставлял ему такое удовольствие.
Они отправились к дому, где жила акушерка Магда, жена Константина. Вовка сидел у Григория на плечах. Мальчику было почти три года, и он был по-детски умен и честен, то есть нравом пошел скорее в Григория, чем в своего обаятельного, своенравного отца. С ребенком — как с революцией, думал Григорий: можно зачать, но невозможно гарантировать, что будет дальше.
Контрреволюционное выступление генерала Корнилова было подавлено, едва успев начаться. Профсоюз железнодорожников постарался, чтобы основная часть войск Корнилова застряла на запасных путях далеко от Петрограда. Тех, кому удавалось приблизиться к столице, встречали и обезоруживали большевики, объясняя солдатам правду, как это сделал Григорий на школьном дворе. Солдаты как правило восставали против своих офицеров и даже убивали их. А сам Корнилов был арестован и заключен в тюрьму.
Григорий стал известен как человек, повернувший вспять армию Корнилова. Он протестовал и говорил, что это преувеличение, но окружающие принимали его слова за проявление скромности и оттого только больше уважали. В конце концов его избрали в Центральный комитет партии большевиков.
Троцкий вышел из тюрьмы. В Москве на городских выборах большевики набрали пятьдесят один процент голосов. Количество членов большевистской партии дошло до трехсот пятидесяти тысяч человек.
У Григория было ужасное чувство, что случиться может все что угодно, вплоть до полного разгрома. Каждый день революция могла потерпеть поражение. Григорий думал об этом с ужасом, ведь тогда для его ребенка жизнь в России будет не лучше, чем для него самого. Григорий вспоминал вехи собственного детства: казнь отца, смерть матери, попа, снимавшего с маленького Левки штаны, изматывающую работу на Путиловском заводе. Для своего ребенка он хотел другой жизни.
— Ленин призывает к вооруженному восстанию, — сказал он Катерине по дороге. Ленин все еще скрывался, но он посылал непрекращающийся поток гневных писем, призывавших партию к действиям.
— Ну и правильно, — сказала Катерина. — Все уже сыты по горло правительством, которое говорит о демократии, а с ценой на хлеб не может совладать.
Как обычно, Катерина говорила о том, о чем думало большинство рабочих Петрограда.
Магда ждала их и усадила пить чай.
— Простите, сахара нет, — сказала она. — Уже которую неделю не могу раздобыть…
— Я жду не дождусь, когда наконец придет мой срок, — сказала Катерина. — Как я устала ходить с этой ношей…
Магда пощупала живот Катерины и сказала, что осталось еще недели две.
— Когда пришло время родиться Вовке, было ужасно. Друзей у меня не было, а роды принимала твердокаменная стерва из Сибири по имени Ксения.
— Ксению я знаю, — сказала Магда. — Она хорошая акушерка, просто немного резковата…
Константин собирался в Смольный. Несмотря на то что заседания Совета проходили не каждый день, там постоянно заседали всевозможные комитеты и особые комиссии. Авторитет Временного правительства слабел, а влияние Советов возрастало.
— Я слышал, Ленин вернулся в город, — сказал Константин Григорию.
— Да, прошлой ночью.
— А где он сейчас?
— Это тайна. Его все еще разыскивает полиция.
— Почему же он вернулся?
— Завтра узнаем. На заседании Центрального комитета.
Константин ушел, чтобы успеть на трамвай в центр города. Григорий повел Катерину домой. Когда он собрался в казарму, она сказала:
— Зная, что со мной будет Магда, я чувствую себя лучше.
— Ну вот и хорошо. — Деторождение все еще представлялось Григорию делом более опасным, чем вооруженное восстание.
— И я хочу, чтобы ты тоже был, — добавила Катерина.
— Но не в самой же комнате? — беспокойно спросил Григорий.
— Ну конечно нет. Ты будешь снаружи, за дверью, ходить туда-сюда, мне так будет спокойней.
— Ладно.
— Но ты будешь дома, правда?
— Да. Что бы ни случилось, я буду с тобой.
Когда через час он добрался в казармы, то обнаружил, что там все вверх дном. На плацу офицеры пытались руководить погрузкой оружия и боеприпасов, что плохо удавалось: в каждом батальоне комитет или уже проводил собрание, или собирался.
— Наконец-то Керенский додумался! — ликующе объявил Исаак. — Собрался отправить нас на фронт!
— Кого? — с упавшим сердцем спросил Григорий.
— Весь Петроградский гарнизон! Получен приказ: сменить солдат, которые сейчас на фронте.
— А чем это объясняют?
— Наступлением немцев… — Немцы заняли острова в Рижском заливе и направлялись к Петрограду.
— Чушь собачья! — яростно сказал Григорий. — Они хотят обескровить Совет! — Это была умная попытка, понял он, поразмышляв. Если войска Петрограда заменить вернувшимися с фронта, пройдут дни, а то и недели, прежде чем они создадут новые солдатские комитеты и выберут депутатов в Совет. Хуже то, что у новичков не будет шестимесячного опыта политической борьбы, придется его набирать… — А что говорят солдаты?
— Они в бешенстве. Они-то хотят, чтобы Керенский начал переговоры о мире, а не отправлял их на смерть.
— Откажутся уезжать из Петрограда?
— Не знаю. Если они заручатся поддержкой Совета, может, это поможет.
— Я о том позабочусь.
Григорий взял бронеавтомобиль и двух бойцов и поехал через Литейный мост в Смольный. Происходящее представлялось ему серьезной неприятностью, но он не исключал, что в таких обстоятельствах могли появиться некие новые возможности. До сих пор не все войска поддерживали большевиков, но попытка Керенского послать их на фронт могла склонить колеблющихся в нужную сторону. Чем больше Григорий думал об этом, тем яснее понимал, что Керенский допустил большую ошибку.
Смольный представлял собой величественное здание, когда-то это была школа для девочек из богатых фамилий. Вход охраняли солдаты из полка Григория, с двумя пулеметами. У входа стояли еще красноармейцы, пытаясь у каждого входящего проверять документы, но — как с беспокойством отметил Григорий — толпа входивших и выходивших была столь плотной, что караул с проверкой не справлялся.
