Сид достал большой кожаный кошелек. Левка отсчитал ему туда семьдесят две монеты.
Он попрощался с Сидом и спрыгнул с повозки возле дома, где располагались американские офицеры. Там его уже поджидал капитан Хэммонд.
— Пешков! Где вы были?
Левка пожалел, что у него с собой казацкая седельная сумка, в которой лежат триста шестьдесят пять рублей.
— Немного походил по окрестностям.
— Но ведь уже темно!
— Потому-то я и вернулся.
— Мы вас искали. Вас желает видеть полковник.
— Немедленно буду, сэр! — и Левка бросился к своей комнате, чтобы оставить там сумку, но Хэммонд сказал:
— Кабинет полковника в другой стороне.
— Есть! — сказал Левка, поворачивая назад.
Полковник Маркхэм Левку недолюбливал. Полковник был профессиональный военный, не из тех, кого набрали с началом войны.
Левка хотел было оставить сумку на полу перед входом в кабинет полковника, но сумма была слишком заметна, чтобы бросать без присмотра.
— Где, черт возьми, вы были?! — сказал полковник, едва Левка вошел.
— Осматривал город, сэр.
— Вы получаете новое назначение. Нашим английским коллегам нужны переводчики, и они попросили меня прикомандировать вас к ним.
Левке показалось, что это неплохо.
— Есть, сэр!
— Вы едете с ними в Омск.
Значит, не так уж и хорошо. Больше шести тысяч километров по российской глуши.
— Зачем, сэр?
— Они вам расскажут сами.
Ехать Левке не хотелось. Слишком далеко от дома.
— На это требуется мое согласие, сэр?
Полковник ответил не сразу, и Левка понял, что на самом деле подобные назначения — добровольные, насколько это возможно в армии.
— Вы что, отказываетесь? — угрожающе спросил полковник.
— Только в том случае, если это дело добровольное.
— Я обрисую вам ситуацию, лейтенант, — сказал полковник. — Если вы согласитесь, я не буду просить вас открыть эту сумку и показать мне ее содержимое.
Делать было нечего.
Омск, подумал Левка. Вот черт.
— Я готов к этому назначению, сэр, — сказал он.
IV
Этель поднялась наверх, в комнаты Милдред. Там было чисто, хоть и не прибрано: игрушки на полу, дымящаяся сигарета в пепельнице, сохнущие трусики перед камином.
— Сможешь сегодня приглядеть за Ллойдом? — спросила Этель. Они с Берни собирались на собрание партии лейбористов. Ллойду было уже почти четыре, и он мог самостоятельно выбраться из постели и отправиться на прогулку, если оставить его без присмотра.
— Конечно, — ответила Милдред. Они часто по очереди приглядывали за детьми. — Я получила от Билли письмо.
— У него все в порядке?
— Да. Но мне кажется, он не во Франции. Он совсем не упоминает об окопах.
— Тогда, должно быть, на Среднем Востоке. Интересно, довелось ему увидеть Иерусалим? — Святой город был взят английскими войсками в конце прошлого года. — Как был бы рад отец, случись Билли там побывать!
— Он просил тебе кое-что передать. Говорит, напишет тебе позже, а я чтобы сказала… — она сунула руку в карман передника. — Сейчас. «…Политических новостей я не получаю, нахожусь, откровенно говоря, в неведении относительно России». Ну что за странные слова, честное слово!
— Это послание нужно читать не как все, — сказала Этель. — Читай каждое третье слово. Он пишет: «Я нахожусь в России». Странно, что он там делает?
— А я и не знала, что в России есть наши войска.
— Я тоже. А он не упоминает какую-нибудь песню? Или название книжки?
— А ты откуда знаешь?
— Это тоже шифр.
— Он пишет про песню, которую ты пела, «Фредди и цыпленок». Никогда такой не слышала.
— Я тоже. Надо по первым буквам… Фиц!
Вошел Берни. Он был в красном галстуке.
— Ллойд крепко спит, — сообщил он.
— Милдред получила письмо от Билли, — сказала Этель. — Выходит, он, а также граф Фицгерберт в России.
— Ага! — воскликнул Берни. — А я-то думал, когда они начнут!
— Ты о чем?
— Мы послали войска сражаться с большевиками. Я так и знал, что это случится.
— Мы разве в состоянии войны с новым русским правительством?
— Это неофициально… — Берни взглянул на часы. — Нам пора. — Он терпеть не мог опаздывать.
В автобусе Этель сказала:
— Не может такого быть, чтобы мы вели войну неофициально. Либо мы находимся в состоянии войны, либо нет.
— Черчилль и вся эта орава знает, что народ Великобритании не поддержит войну против большевиков, поэтому пытается вести ее тайно.
— В Ленине я разочаровалась… — задумчиво сказала Этель.
— Но он лишь делает то, что должен! — перебил Берни. Он был ярым сторонником большевиков.
— Ленин вполне может стать таким же тираном, каким был царь…
— Это нелепо!
— Но, пусть так — все равно ему нужно дать возможность показать, что он может сделать.
— Ну, хотя бы в этом наши мнения совпадают…
— Билли скоро напишет и расскажет подробности.
Этель была возмущена тайной войной правительства — если это действительно была война, — и к тому же ужасно переживала за Билли. Он не станет держать язык за зубами. Если он решит, что делается что-то не то, обязательно так и скажет, а это может навлечь на него большие неприятности.
Дом молитвы «Голгофа» был полон: за время войны популярность партии лейбористов возросла. Произошло это отчасти потому, что лидер партии Артур Хендерсон входил в военный кабинет Ллойда Джорджа. Хендерсон начал работать в двенадцать лет на литейном заводе, производившем паровозы, и его появление в кабинете министров свело на нет довод консерваторов, что рабочим нельзя доверять правительственные посты.
Этель и Берни сели с Джоком Рейдом, краснолицым выходцем из Глазго, лучшим другом Берни, когда тот еще не был женат. Председательствовал на собрании доктор Гринворд. Главным пунктом повестки дня были следующие всеобщие выборы. Ходили слухи, что Ллойд Джордж назначит всеобщие выборы, едва закончится война. Олдгейту нужен был кандидат от лейбористов, и больше всего шансов было у Берни.
Его кандидатуру поставили на голосование и утвердили. Кто-то предложил в качестве альтернативы доктора Гринворда, но тот сказал, что предпочитает заниматься медициной.
Поднялась Джейн Маккалли. Она была членом партии с тех самых пор, как Этель и Мод встали на ее защиту, когда ее лишили пособия, а потом Мод на руках нес в тюрьму полицейский. Джейн сказала:
