Может ли так быть на самом деле? Порой рассказы про Америку казалась слишком похожими на сказку. Вот болтают же, что в далеком южном море есть такие острова, где прекрасные девы отдаются любому, кто ни попросит… Но уж про Америку — это, должно быть, правда, ведь тысячи эмигрантов шлют домой письма… На заводе группа эсэров даже начала читать лекции об американской демократии, но полиция их запретила.
Он чувствовал себя виноватым в том, что брат остается, но это был лучший выход.
— Ты тут поосторожнее, — сказал он Левке в конце вечеринки. — Когда я уеду, некому будет выручать тебя из беды.
— Ничего со мной не случится, — беспечно отмахнулся брат. — Сам смотри не пропади в своей Америке.
— Как только смогу, пришлю тебе деньги на дорогу. А зарплата там такая, что это будет скоро. Не переезжай, чтобы мы не потеряли связь.
— Как скажешь, брат.
Приедет ли в Америку Катерина, они не обсуждали. Григорий считал, что заводить разговор на эту тему должен Левка, но тот молчал. А Григорий не знал, хочет ли он сам, чтобы Левка привез ее с собой.
Левка взял Катерину за руку и сказал:
— Нам пора.
Григорий удивился.
— Куда это вы, ведь ночь!
— У меня встреча с Трофимом.
Трофим был младшим из семейства Вяловых.
— Зачем ты с ним якшаешься?
Левка растерянно моргнул.
— Да какая разница! К утру вернемся, времени хватит с избытком, еще успеем тебя проводить на Гутуевский!
К Гутуевскому острову причаливали океанские суда.
— Ладно, — сказал Григорий. — Смотрите, не впутайтесь в какую-нибудь историю! — добавил он, понимая, что брат его все равно не слушает.
Левка весело помахал рукой, и они ушли.
Было около полуночи. Григорий со всеми попрощался. Кое-кто из друзей прослезился, то ли от избытка чувств, то ли от выпитого. Он вернулся в дом вместе с девчонками-соседками, которые, прощаясь, его расцеловали. И пошел к себе.
На столе стоял подержанный фибровый чемодан. Он был небольшой — и все равно полупустой. Там лежали рубашки, белье и шахматы. Единственная пара сапог была на нем. За девять лет, прошедших после смерти матери, немного он нажил.
Прежде чем лечь в постель, он решил проверить, на месте ли Левкин наган. Когда увидел, что пистолета нет, сердце у него екнуло.
Он отодвинул оконную задвижку, чтобы не вставать из постели, когда заявится Левка.
Лежа в постели, слушая проходящих поездов, он задумался: как-то оно будет там, за четыре тысячи миль отсюда? Всю свою жизнь он был рядом с Левкой, заменяя ему отца и мать. А завтра он уже не узнает, если Левка опять уйдет куда-то на всю ночь, да еще с револьвером. Легче ли ему будет не знать, или наоборот, он будет только сильнее волноваться?
Как обычно, Григорий проснулся в пять. Его судно отправлялось в восемь, идти до него час. Времени еще полно.
Левка так и не пришел.
Григорий умылся. Глядя в осколок зеркала, подровнял большими ножницами усы и бороду. Надел лучший костюм. Второй костюм он решил оставить Левке.
Когда разогревал на сковороде кашу, внизу раздался громкий стук в дверь.
Ничего хорошего это не предвещало. Когда к кому-нибудь приходили друзья, они обычно кричали под окном. Григорий надел кепку, вышел из комнаты и, высунувшись на лестницу, посмотрел вниз. Хозяйка открыла, вошли двое в полицейской форме. Приглядевшись, Григорий узнал круглую, как луна, физиономию Пинского и крысью мордочку его дружка Козлова.
Думать надо было быстро. Ясно, что кого-то подозревают в преступлении. Скорее всего, Левку. Но кого бы в конце концов ни арестовали, допрашивать будут всех. Григорию, конечно, припомнят, как он спас Катерину, и не упустят возможности за это отыграться.
И корабль уйдет без него.
От этой страшной мысли он оцепенел. Без него? Он столько собирал эти деньги, столько ждал и мечтал об этом дне. Нет, решил он, нет! Этому не бывать!
Он бросился назад, в комнату. Если Пинский узнает, что Григорий собрался за границу — с тем большим удовольствием бросит его в кутузку. Григорий даже не сможет сдать билет и получить назад деньги. И сбережения, накопленные за столько лет, пропадут зря.
Надо бежать.
Он лихорадочно оглядел комнатенку. Одна дверь, одно окно. Придется выбираться тем же путем, каким Левка приходил домой по ночам. Он выглянул в окно. На задворках никого. Полиция Санкт-Петербурга отличалась жестокостью, но не сообразительностью. Может, они знали, что с этой стороны нет прохода, кроме как через железнодорожную насыпь, — но для человека в отчаянном положении это не такая уж серьезная преграда.
Григорий услышал крики и визг из соседней комнаты, где жили женщины — полицейские сначала зашли к ним.
Он сунул руку в нагрудный карман: билет, документы и деньги на месте. Остальные пожитки уже уложены в чемоданчик.
Подхватив его, Григорий высунулся из окна как можно дальше, размахнулся и бросил. Чемоданчик приземлился плашмя и, похоже, остался цел.
За ручку двери в его комнату начали дергать.
Григорий перекинул ноги через подоконник, долю секунды помедлил и спрыгнул на крышу сарая. Нога скользнула, он больно шлепнулся на зад и сполз по покатой крыше. Услышал сзади крики, но оборачиваться не стал. Спрыгнул на землю довольно удачно.
Подхватил чемодан и помчался прочь.
Прозвучал выстрел, и страх заставил его бежать быстрее. Полицейские меткостью не отличались, но бывают же и исключения. Он взобрался по насыпи — понимая, что, оказавшись на уровне окон, станет более доступной мишенью. Услышал близкое пыхтение паровоза, и, взглянув направо, увидел быстро приближающийся товарняк. Раздался новый выстрел, он ощутил толчок, но боли не почувствовал, и понял, что растяпа-полицейский попал в чемодан. Григорий добрался до верха насыпи, зная, что его силуэт прекрасно виден на фоне утреннего неба. Паровоз был совсем рядом, он пронзительно гудел. Прогремел третий выстрел, и Григорий отчаянным броском перемахнул через рельсы.
Локомотив несся, гремя стальными колесами по стальным рельсам, за ним стелился черный дым. Григорий, шатаясь, поднялся. Теперь от огня преследователей его закрывал целый поезд открытых платформ, груженных углем. Григорий пересек железнодорожное полотно и спустился с другой стороны насыпи и, пройдя через двор небольшой фабрики, вышел на улицу.
Он взглянул на чемодан, в него действительно попала пуля. Еще немного — и угодила бы в самого Григория.
Сейчас, когда он был в безопасности, — во всяком случае, пока — он начал волноваться за брата. Он должен был узнать, грозит ли Левке опасность, и если да, то какая.
Начать он решил с того места, где видел брата в последний раз, — с харчевни.
